травой, почти не видной под листьями. Поляна приметная - из-за валуна в человеческий рост. В свете раннего утра он выгодно отличался от увядших красок осеннего леса - в основном коричневых и блёкло- рыжих, поскольку щеголял тёмным, изумрудно-зелёным мхом.
Удивлённый Лёхин обошёл валун и даже провёл ладонью по прохладному тугому мху. Глаза невольно обратились книзу камня. Он, присев, снова улыбнулся абсолютно инстинктивному желанию и здесь поискать грибов (вот бы Елисей умилился: добытчик - хозяин-то) - и не расслышал шагов за спиной. Только, вставая, вдруг учуял, что сзади надвинулось что-то громадное…
Голова отяжелела, словно на неё положили ручищу, мягкую, но тяжеленную!.. Веки налились такой сонной одурью, что сил не осталось держать их открытыми. Они сомкнулись сами, прежде чем Лёхин подумал, что нужно бы закрыть глаза. И человек провалился - в пропасти то ли сна, то ли забытья…
… Шишики высунулись глянуть, что там, за плечами хозяина, и молчком-тишком канули в складках шарфа.
Вертушинка больше не улыбалась. Она стояла на месте - только тело вихрем - и смотрела в зелёные мерцающие глаза, еле видимые в горе сучьев и листьев, воздвигшейся позади человека. Зелёные глаза тоже смотрели на связующую нить, но недолго. Вскоре их невообразимый взгляд устремился на Лёхина. Одна лапища уже покоилась на голове человека. Медленно поднялась вторая - и бережно опустилась на плечо, выглядевшее настолько хрупким, что со стороны могло показаться: пожелай странный великан нажать - и легко раздавит Лёхина.
В тишине предутреннего леса пискнула птица, другая. Началась редкая и даже опасливая перекличка в гулком и пустеющем пространстве среди облетевших деревьев.
Великан отшагнул назад, плавно приподняв лапищи и освобождая человека.
Застывший Лёхин некоторое время стоял, словно спал на месте, затем открыл глаза. Обычно серого цвета, теперь они потемнели, играя зелёными искрами.
Человек вынул из сумки бидон, обернулся к валуну. Медленно, даже сонно, вытянул руку и толкнул камень, будто дверь, заведомо открытую. Валун заструился - и Лёхин начал спускаться по открывшимся ступеням. Шесть ступеней. Затем по ровному утоптанному полу шесть шагов. Ещё шесть ступеней - наверх. Шагнул, не сомневаясь, в тёмную пелену - и оказался на другой стороне от камня. Бесстрастно, ничему не удивляясь - даже тому, что здесь утро оказалось настоящим летним - в зелени и цветах, в пряном запахе цветущего леса, - Лёхин положил бидон рядом с камнем, а сам, держа в руках сумку, отошёл. Вряд ли он осознавал, что делает. Только глаза то и дело щурились, что-то выискивая вокруг, да руки то и дело рвали то, на чём остановился взгляд.
Когда сумка оказалась буквально набита травами и цветами, Лёхин вернулся к валуну и сел на землю, прислонившись к камню. Вывалив набранную зелень, он споро принялся за работу. Почти не глядя, он вытаскивал из вороха трав и цветов нужное и оплетал бидон, действуя так, будто уже не впервой ему.
В его руках мелькали тонкие ветки бересклета, с круглыми, глянцевыми листочками и глазастыми красно-белыми ягодами. С ними переплетались упругие и жёсткие плети копытня с листьями-сердечками. В зазоры между ветками укреплялись почти схожие меж собой стебли с ядовитыми алыми ягодами купёны и ландыша. Не замечая острой боли, Лёхин продёргивал вкруговую крапиву, а закончив странное плетение, положил на дно полученного травяного сосуда мухомор и поганку и закрыл его крышкой. Не поворачиваясь, он зачерпнул ладонью жидкой глины у подножия валуна и обмазал ею крышку, после чего облепил её сверху листьями.
Всё так же механически он встал и, осторожно уложив сосуд в сумку, снова вошёл в камень. Пройдя маленькое узкое пространство, он очутился в личной осени. А ещё через секунды небо озарилось первыми лучами солнца.
Лёхин зажмурился. А проморгавшись, вдруг понял, что сумка в руках весомо отяжелела, хотя до сих пор он не чувствовал её веса. Удивлённый, он раскрыл её.
- Не трогай, - строго сказала Вертушинка. - Вот когда понадобится, тогда вынешь.
- А.. мне это точно нужно?
- Точно-точно! Прощай, Алексей Григорьич! Теперь ты и без меня справишься!
- Вертушинка?! Подожди! А как же?!
- Слушай сердце и руки! Теперь они главное!
Шелест листьев - и вихорёк исчез.
Слегка обалдевший, Лёхин постоял на месте. Потом огляделся, припоминая: а ведь здесь где-то камень такой большой стоял. И где? Нет, обычная поляна. Деревья, кусты, поросль. Какие в лесу камни… И отчётливо осознанное одиночество… Так, наверное, только по осени себя в лесу ощущаешь. Вроде и птицы перекличку затеяли, и грибами пахнет, и дорога где-то недалеко гудит… Ан нет, всё равно одиноко…
Из-под подбородка что-то боязливо проскрипели.
- Народ, смотри, что тут у меня, - тихо сказал Лёхин и снова растянул ручки сумки.
Шишики заглянули, сделали большие глаза.
- Откуда это? Где я был? Ничего не помню.
'Помпошки' недоверчиво посмотрели на человека - уже с локтя: это они по рукаву съехали разглядеть содержимое сумки. Недоверчиво - типа: как это не помнишь? А Лёхин, как всегда, чуть задержавшись взглядом на загадочных 'помпошковых' глазищах, кое-что всё-таки в них уловил.
- Не может быть! Это сделал я?.. А… откуда вся эта зелень? В лесу сейчас ничего нет такого… Наверное… А зачем это?
Но тут руки, о которых предупреждала Вертушинка, оживились. Впрочем, точно сказать, что оживились именно они, трудновато. Однако то, что сумка вдруг ощутимо подалась в сторону, - это случилось на самом деле. 'Слушай сердце и руки!' Руки и впрямь чувствительно потянуло за сумкой. И Лёхин в очередной раз решил положиться на странных проводников паранормального мира и не удивляться, что среди них может оказаться обыкновенная тряпичная сумка с обыкновенным когда-то бидоном для молока.
Каковое решение Шишики и одобрили, когда транспорт по имени Лёхин снова тронулся в путь.
36.
С просеки Лёхина потянуло не вниз, к мосту, а наверх - как он скоро сообразил, к остановке, до которой минуты три деловым шагом. Приближаясь к ней, он решил, что таким образом сумка со странным содержимым хочет, чтобы он поторопился домой или ещё куда там надо. На транспорте и впрямь быстрее.
Но едва он встал на остановке, выглядывая вместе с тремя ранними пассажирами нужный троллейбус или автобус, сумка снова потянула вперёд. Лёхин затаённо вздохнул и целиком и полностью сосредоточился на ощущениях ладони с зажатыми в ней ручками оживившейся сумки.
Потрёпанный тряпичный предмет 'перевёл' его через дорогу, но не к следующей остановке, как сначала показалось. Лёхин шёл некоторое время вдоль какого-то забора, слишком зациклившись на ощущениях в ладони, поэтому не сразу сообразил, что сумка ведёт его по дороге возле больницы 'скорой помощи', где он недавно был с Павлом.
Заинтересовавшись, Лёхин решился на своевольное решение - сразу зашагать к тому отделению, из палаты которого он с Павлом вытаскивал перекормленного Зеркальщика. На этот раз угадал. Сумка не возражала.
Несмотря на посветлевшее от солнечных лучей небо, на улице ещё царил сумрак, как перед грозой. Может, из-за того что везде много деревьев… На территории больничного комплекса оказалось довольно оживлённо, но на постороннего человека не больно обращали внимание.
Он свернул по запомнившейся асфальтированной тропке к нужному зданию. Навстречу попалась торопливая девушка с огромным, но явно пустым ведром, отчего, пропустив её, Лёхин быстро поплевал через плечо.
Еле слышный звук с груди. Он глянул вниз. Две 'помпошки', высунувшись из кармана куртки, распахнув
