Нортвуд Майкл
Поединок
Через пески пробирались двое. Оба в плотных холщовых рубахах и штанах из крепкой синей ткани и в кожаных сандалиях с толстыми подошвами. Оба с увесистыми ножами, покоившимися до поры до времени в веревочных ножнах поверх рубах. Оба чем-то неуловимым похожие друг на друга, но все-таки разные.
– Без кактусов нынче житья нет, – вздохнул один. Его сухое остроносое лицо с большими карими глазами резко выделялось на фоне светло-бежевого, почти белого песка своей смуглотой. Со смуглотой резко контрастировали рыжие, как солнце, курчавые волосы до плеч. – Особенно летом. Крики совсем пересыхают, песок покрывает все, вода уходит глубоко-глубоко. Возьми даже многоногих: они в другие времена мирные, а тут становятся бешеными, цапнуть норовят, то-го и гляди! И всякие другие твари тут как тут. Да что многоногие, вот один поселенец из соседнего кампуса как-то рассказывал, что на него Большой-С-Клешнями напал, так он еле ноги унес. Подошву кайдов так об песок стер, что впору выбрасывать. Помню я его кайды: дорогущие, из кожи аллигатора, отдал за них, наверное, не меньше пяти кувшинов воды, – и остроносый сокрушенно покачал головой.
– Меньше такие не стоят, разве что у людей с островов, – поддакнул второй путник. Этот человек, напротив, почти сливался с пустыней: бледнолицый, с выцветшими светлыми, почти белыми волосами. От мочки уха до подбородка бледнолицего простирался неглубокий, но заметный своей шириной шрам – след давней встречи с каким-то свирепым животным. Если бы сторонний наблюдатель внимательно присмотрелся к движениям этого человека, он смог бы подметить, что левой рукой бледнолицый шевелит с некоторым усилием, впрочем, едва заметным. – Островитяне ушлые: привозят кайды из кожи варанов, а выдают за аллигаторов. С ними держи ухо востро: хорошо обрабатывают шкуры, не отличишь. Так обмануть и норовят. Кто не разбирается – дрянь получает взамен своей кровно заработанной воды…
Бледнолицый с досадой взмахнул рукой, словно недавно и сам был обманут островитянами. Шагал он среди песков своеобразно: то и дело через колеблющееся марево жары озирал из-под приставленной ко лбу ладони горизонт и постоянно шарил взглядом по бугоркам дюн, большим и поменьше, на которых едва-едва выбивались из-под песка одиночные пожухлые травинки. Рыжий же во время ходьбы слегка наклонял туловище вперед: такой наклон характерен для людей менее осторожных, но отличающихся природной храбростью и меньшим жизненным опытом.
– Вот здесь недавно рос кактус, кто же его обкорнал-то так? На след ножа вроде не похоже. Жвалы? – Рыжий шагнул в сторону и присел, чтобы рассмотреть остаток растения. Его предположение подтвердилось: на песке возле небольшого пенька виднелись легкие углубления, еще недавно очерченные более четкими краями. Словно кто-то громоздкий прошелся тут недавно отнюдь не с мирными намерениями.
– Слишком ровные следы, – бледнолицый нахмурил лоб, множество морщин на котором напоминало высохшую после долгой засухи глинистую почву. В такие моменты и остальное лицо его подергивалось сеткой мелких морщин. – Такие оставляют многоногие. Или Большие-С-Клешнями? У тех, конечно, жвалы и лапы поострее, но все же не настолько. Надо поосторожнее: прошлым временем наш Дэд предупреждал, что в песках встречаются очень опасные твари, некоторые из наших мужчин их видели… Про себя он подумал: «А тот, кто увидел, больше ничего и никогда не увидит», – вслух же добавил:
– Многие наши – считай, человек двадцать – только на моей памяти сгинули. И еще с десяток женщин…
Остановившись, бледнолицый внимательно оглядел отдельно возвышавшуюся кучку песка, подошел к ней и носком правой ноги принялся разгребать. Из-под песка выглянул коричневый сморщившийся остов кактуса: было понятно, что верхние мясистые, сочные стебли кто-то уже успел сорвать или срезать.
Бледнолицый тяжело вздохнул и продолжил свой путь по пустыне, слегка прибавив шаг, чтобы поспеть за рыжим, который не очень-то обращал внимание на неприметные, но точные и верные признаки опасности, постоянно грозящей среди песков.
Тишину, не нарушаемую даже тихим шорохом, какой исходит иногда в пустыне от песчинок, подрагивающих под дуновениями ветерка, снова прервал остроносый:
– На днях Бернард-Глаз опять видел следы скорпионов возле кампуса. Вообще-то, он снова попивать начал. Хлещет, наверное, огненную воду из Запасника, который нашел, а другим селянам не говорит. Ну, Берн всегда жадностью отличался. А Доре отец говорил, еще когда они соединялись в законную семью: «Не давай этому сопляку пьянствовать!» Вот Дора запах-то и почуяла, следить за Берном стала. Тот, разумеется, все дальше и дальше уединяться начал: мужчины слышали, как Дора скандалит с ним по ночам. Ну, и заметил однажды следы. Вот уже пятый день не пьет, с ножом не расстается, везде ему Большие-С-Клешнями мерещатся…
Он говорил, не глядя на бледнолицего спутника, словно того и не было рядом, и рыжий рассуждал про себя, вечером трудного дня, устало сидя в доме у огня с кружечкой огненной воды, наполовину разбавленной соком кактусов. Впрочем, по выражению лица бледнолицего было понятно, что к этой черте характера своего приятеля он привык.
– Хотя вообще-то Берн наблюдательный… Морщинистый бледнолицый, уже догнавший спутника и шедший рядом с ним, повернул голову и внимательно взглянул в глаза рыжему:
– Значит, это не видения от огненной воды. Скорее всего, подходят Большие-С-Клешнями к кампусу по ночам.
Про себя же он подумал: «Надо будет ребятне велеть и жене сказать, чтоб не выходили из дома затемно», – и улыбнулся, вспомнив женщину по имени Лайла, с которой ему посчастливилось сыграть свадьбу около сорока Времен назад. Но сразу же поджал губы: расслабляться не следовало – времени оставалось мало, до заката нужно найти и собрать хотя бы по мешку кактусов. Ради той же Лайлы и их маленьких ребятишек, а еще ради семьи рыжего: вон как смотрит, точно голодная курица…
Еле заметная тропинка среди скоплений песчинок стала слегка опускаться, уводя путников вниз, в своего рода ущелье – углубление между двумя большими холмами песка.
Там, в понемногу надвигающейся тени, морщинистый человек разглядел несколько столбиков светло-зеленого цвета. Это возвышались над песками долгожданные кактусы и, ткнув рыжего локтем в бок – смотри, мол, цель достигнута, – бледнолицый быстрыми шагами приблизился к ним.
Здесь он позволил себе припрыгнуть от удовольствия, вызванного видом долгожданной находки:
– Ишь ты, как спрятались, голубчики! От меня не спрячешься. Лайла говорит, что у меня цепкий взгляд: все замечаю, – бледнолицый потирал ладони. Со стороны это казалось выражением предвкушения, но на самом деле он просто разминал руки, чтобы затем, с силой орудуя ими, замахиваться ножом и опускать острый металл на основания стеблей. Напарник пошел дальше, к следующей группе растений, и бледнолицый шутливо поддал коленкой под тощий зад приятеля, когда тот проходил мимо. – Цепкий или не цепкий, а, Рыжий?
Тот с деланным возмущением ойкнул:
– Ну, все или не все – не знаю, а кактусы заметил, – и направился к следующим зарослям.
Бледнолицый между тем бормотал:
– Так-так, сколько же тут их? Ого, шесть… семь… восемь. В мешок поместятся? Мешок-то совсем прохудился, пора новый подыскать. Да вроде и этот дорог как память, и младшей, Розе, пора обновку: выросла девчонка уже из нынешней одежки. Ну ладно, вот пройдет лето, а в осень, как сезон начнется, пойду на аллигаторов охотиться, они перед зимой вялые становятся, близко к себе подпускают. На этот раз отловлю их кожи ради, и шкуры обменяю у людей с Островов на одежонку какую-нибудь, а с мясом пусть Лайла возится: завялить надо будет на зиму… – он рубил по твердому основанию стеблей расчетливо, точными ударами ножа отсекая сочную съедобную мякоть.
Рыжий тоже перевесил мешок со спины на грудь и вытащил нож из ножен. Он так же проворно наклонялся к своим стволам кактусов и снова поднимался, складывая свежесрезанную мякоть, истекающую густым соком, в мешок. Лоб рыжего быстро покрылся влагой, и пот понемногу стекал вниз, на брови, и дальше – в глаза. Бледнолицый же, напротив, так и не вспотел: по всему было понятно, что к подобной
