работе он привык лучше и делал оттого свое дело проворнее рыжего.
Уходящее за дальние холмы песков солнце бросало свои щедрые лучи на ближние холмы, а те отшвыривали тени на кактусы, и сочные растения постепенно приобретали синеватый оттенок.
– Тихо как здесь… Словно нет больше в мире ничего, только мы и кактусы, – прервал молчание бледнолицый. Он выпрямился и медленно, тщательно огляделся по сторонам. Лоб его опять нахмурился. – Не бывает так, чтобы совсем никаких звуков. Рыжий, ты слышишь что-нибудь?
Смуглый тоже приподнялся; для удобства он присел на корточки.
– Вроде песок слегка шуршит, – ответил он. И действительно: где-то рядом раздавалось тихое «шурш-шурш-шурш», как это обычно бывает в пустыне в предвечернее время суток.
– Как живой… Может, песок тоже живой? И вообще: неужели все в мире живое? Говорили, бывало, старики и тот же Дэд, что деревья плачут, когда их рубят…
Бледнолицый усмехнулся:
– Настроение у тебя, как будто хочешь понять все тайны мира.
Про себя он думал: «Тяжелый мешок получается, донести бы и не уронить. А то ведь годы уже не те: в Старинной Книге сказано, что До Того люди жили и до пятисот Времен, а сейчас сто пятьдесят стукнет – и уже стареешь. Хорошо хоть, мне еще Времен сорок-пятьдесят осталось бодрым ходить…»
Бледнолицый не успел додумать эту невеселую мысль. Он даже не успел понять, что шуршание песка успешно скрывало совсем иное, гораздо более грозное шуршание, идущее извне в это углубление среди пустыни. То перевалило через холмы страшное создание – огромный черный скорпион с громадными твердыми клешнями, вдоль внутренних соединяющихся половинок которых росли острые зубцы.
Чудовище высотой почти по горло человеку и длиной свыше десятка шагов приползло в эту впадину издалека, также влекомое кактусами. Не ради пищи искало чудовище сочные стебли кактуса: самка гигантской твари готовилась разрешиться от бремени и оставить в надежном месте несколько яиц, из которых спустя положенный срок должно было явиться в этот мир ее потомство. Самка уже съела своего самца, утолив голод – долгий, мучительный, но необходимый для вынашивания ее продолговатых яиц. Теперь ей оставалось пристроить потомство так, чтобы вылупившиеся скорпионы на первое время имели поблизости пищу. Затем отвратительному и ужасающему созданию оставалось снова подкрепиться, собраться с силами и уползти дальше – туда, где можно найти самца, с которым так страстно и уютно коротаются времена осени и зимы, и заодно разведать место исполнения главного природного долга – зачатия и рождения потомства. Медленно, не спеша, поочередно переваливая тяжесть отблескивающего матовым хитином тела с одной пары лап, покрытых густыми темно-коричневыми, очень чувствительными волосками, на другую, и помогая крепким конечностям клешнями, чудовище ползло по песку и поводило из стороны в сторону длинными верхними усами.
Толщина этих органов обоняния, издалека чувствующих запах добычи и кактусов, приближалась к толщине руки девочки-подростка; отдельные сегменты, составляющие их, удивительно гибко для такой махины поворачивались в любой плоскости. Нижние короткие усики, состоящие из меньшего числа сегментов, напоминали размерами и формой удочку из многолетнего тростника; эти усики, чутко реагирующие на колебания почвы или песка, слегка свисали, едва цепляя песчинки тупыми окончаниями, и оставляли на верхнем слое песка неглубокую линию следа.
Глаза чудовища, то и дело вылезая из орбит, яростно вращались по кругу на толстых своих основаниях, напоминавших толщиной нижнюю часть кактуса. Из пасти твари крупной вязкой каплей свисала еще не упавшая на песок слюна и доносилось отвратительное зловоние – это не успели еще перевариться остатки предыдущей добычи. Однако природная жадность чудовища к еде сейчас заглушалась одной из главных задач в его жизни, довлевшей над всеми остальными…
Злобное создание всеми доступными ему средствами искало колыбель для будущего потомства. Но на пути самки огромного скорпиона встали два Двуногих.
Двуногие отделяли питательные стебли кактусов от основания, с каждым движением ножей оставляя потомкам скорпиона все меньше шансов на сытное, спокойное детство. А потому чудовище собрало силы, резко оттолкнулось от склона песчаного холма и, точно рассчитав своим небольшим, но чрезвычайно эффективным мозгом точку приземления, прыгнуло на первого Двуногого сверху.
Рыжий человек, занимавшийся теми кактусами, что росли ближе к гигантской самке скорпиона, в первые секунды внезапной атаки не понял, что произошло. Он, отрубая ножом очередной стебель кактуса, только успел заметить краем глаза бесформенную тень. Затем нечто грубое, тяжелое и острое сбило его с ног, свалило на песок и впилось в правую голень, а потом потянулось и к левой. И только тогда смуглый человек сообразил, что рискует расстаться не только с ногами, но и с жизнью.
– Тварь! Поганая тварь! – закричал человек что есть силы.
Мощный хвост скорпионьей самки угрожающе изогнулся, чудовище приготовилось нанести третий удар, который стал бы, скорее всего, смертельным для человека. Из припухлого окончания хвоста выдвинулось упругое жало, из крохотной дырочки на конце которого на песок упала и тотчас же впиталась вглубь капля яда. Бледнолицый вскочил со своего места, как только услышал глухой звук удара об песок и крик рыжего.
На бегу вытирая нож об рукав рубашки (клейкий сок кактусов мог сыграть скверную шутку, пустив лезвие ножа вскользь), бледнолицый ринулся на помощь приятелю, мысленно прощавшемуся с жизнью. Лоб человека снова прочертился сетью морщин; он явно был из тех мужчин, что не боятся опасностей, но всякий раз преодолевают их, в первую очередь, с помощью опыта и знаний, а не просто отваги. Еще на бегу бледнолицый высматривал на лоснящемся боку чудовища наиболее уязвимые места и прикидывал, как удобнее добраться до них ножом, не получив в ответ удар мощных клешней или смертельную дозу яда.
Рыжий между тем швырнул свой мешок со стволами кактусов вбок и перехватил нож левой рукой. Стальной клинок, длиной почти с руку, зловеще сверкнул в надвигавшихся сумерках и стремительно понесся вниз, к округлому окончанию хвоста скорпиона. Удар, удар, удар! Глаза огромного скорпиона выдвинулись из привычных орбит и завертелись в разные стороны – один по часовой стрелке, другой против – и надулись сильнее обычного; чудовище заскрипело жвалами и издало негромкий, но пронзительный визг. Пока рыжий пытался в меру сил колоть и рубить чудовище, к месту схватки подоспел бледнолицый.
Его длинный нож первым ударом отсек жало громадной самки скорпиона от основания, а вторым надрезал припухлое окончание хвоста чудовища. Из ран хлынула вязкая жижа – наполовину оранжевая, наполовину гнойно-зеленоватого цвета.
Несколько капель яда все же разбрызгались в разные стороны; ни рыжий, ни бледнолицый не заметили, куда именно попала смертоносная жидкость. Нож бледнолицего снова впился в тело скорпиона, пробив жесткий хитиновый панцирь, дважды мелькнув в тусклом свете сумерек бледно-стальной полосой.
Скорпиониха забилась на песке резкими, судорожными рывками, ее клешни уже отпустили голени рыжего, на которых остались глубокие кровоточащие порезы; несколько раз в импульсах агонии распахнутые клешни чудовища зацепили мечущегося человека, добавив к первым ранам еще несколько менее глубоких, но таких же болезненных. Бледнолицый, ровно и сосредоточенно дыша, старался нанести чудовищу как можно больше увечий.
– Мерзкая тварь! – кричал рыжий. Его необычайно громкий от боли голос быстро гас среди песчаных холмов, но человек продолжал орать изо всех сил.
Один глаз скорпиона внезапно лопнул: оболочка не выдержала напряжения истерзанного тела. Песок вокруг головы чудовища, трепещущего в последних судорогах, щедро увлажнила кровь и блеклая слизь, а несколько клочков фасеточной оболочки шлепнулись на рубашку человека, да так и застыли, прилипнув к грубой ткани.
Затем бледнолицый отсек еще часть больших усов и оба малых усика. Скорпиониха отчаянно замотала головой и сама же раскидала части тела далеко вокруг. Она перевернулась на спину и забилась в последних движениях по песку, как бьется оторванный хвост ящерицы.
Рыжий продолжал отчаянно кричать. Забыв на миг всякую осторожность, он вскочил с песка, подобрался к чудовищу и несколько раз воткнул в него свой длинный нож. В спустившейся темноте он уже почти не различал контуров тела гигантского скорпиона, поэтому бил наугад. К счастью, лезвие ножа, несмотря на крепкую преграду, не согнулось, не хрустнуло и не сломалось.
