остановить кровь. Про Килаюка лучше не говорить. От него вообще ничего, наверное, не осталось… Люди на вышке, может быть, даже дадут мне немного воды – плохой воды, соленой воды, не для питья. Воды, чтобы смыть с рубашки и с лица эту гадость. Я, конечно, останусь у них в долгу. Ну и что? Летом охота будет удачной, и я людям с вышки отдам долг кожами аллигаторов. Главное – дойти до вышки. О, боги Средних Мест, до чего же больно! Только бы ни капли яда Большого-С-Клешнями не попало случайно в раны! Тогда я точно лишусь ног…» Теперь рыжий беспрестанно оглядывался по сторонам – так же, как это делал его друг, когда они еще только направлялись сюда на поиски съедобных кактусов.
«Нож Килаюка… – с сожалением вспомнил он. – Надо было найти и забрать, ведь ценная вещь… Мой стоит, поди, не меньше сотни кувшинов воды, а его нож еще дороже… Да как бы я смог подобрать, если там копошились эти твари?! Бедный Килаюк…»
Ближе к рассвету на горизонте показалась вышка, еле различимая в свете луны на фоне черной пустыни и такой же черной прибрежной полосы. Еще было довольно темно, и рыжий подумал, что оказалось бы очень плохо, если вышка, которую он увидел, – только мираж, потому что силы уже на исходе, и ноги вот-вот откажут из-за потери крови. Но освещенное первыми лучами только что взошедшего солнца строение, вознесенное высоко над землей на толстых сваях, не было миражом.
Раненый невольно застонал еще громче и, вперив взгляд в цель своего пути, укорил шаг, чтобы успеть дойти, пока есть еще хоть какие-то силы. Они оставили его, когда до лестницы, ведущей на площадку третьего этажа вышки, оставалось несколько шагов.
Рыжий все же успел увидеть, как качнулась свая и ударила его в лицо, а затем глаза застила мгла…
Самка гигантского скорпиона, истерзанная человеческими ножами, в это время еще дрожала и тряслась в агонии, а потом застыла на песке. Неожиданно возле надломленного хвоста послышался тихий шелест. Черный, с тонкими светлыми полосками хвост в нижней части зашевелился и увеличился в толщине, а потом с тихим треском раскрылся, вывернув часть яйцеклада наружу.
Из открывшегося отверстия вниз скатились несколько яиц, затем еще несколько, еще и еще. Эти комки с твердой оболочкой и составляли главное и основное сокровище самки гигантского скорпиона.
Основной инстинкт – инстинкт размножения – победил смерть, и уже мертвая, казалось бы, самка исполнила свой последний долг – долг всего живого на этой грешной и безумно прекрасной планете: дала жизнь новому поколению. Вылупившись к утру из яиц, маленькие пока еще скорпиончики шустро расползлись по пустыне, жадно ища первый в своей жизни корм – хоть какие-нибудь растения. Пройдет еще немного времени, и крохотные монстры совершат первое нападение на подвижную пищу – какое- нибудь небольшое животное, обитающее среди песков или случайно забредшее сюда. Затем, постепенно вырастая, скорпионы сделают охоту, это увлекательное и опасное занятие, своей основной привычкой.
Охотиться и есть, и снова охотиться, едва завидев добычу. Через четыре времени, к следующему лету они превратятся в громадных особей, смертельно опасных уже не только для мелкой живности, но и для самых больших обитателей пустыни – сколопендр, пауков, медведок. И, разумеется, для существа, все еще мнящего себя хозяином континента, – человека…
Стая многоногих ползла медленно, словно нехотя. Без сомнения, не торопились они потому, что палящее в зените солнце действовало даже на жуков. Пекло немилосердно испаряло влагу отовсюду – из хитиновых панцирей, из узкой щели пасти, из жировой смазки, слегка сочившейся из суставов глянцевых лап. Твари двигались в сторону вышки медленно, но явно не собирались сворачивать со своего пути.
Первым полз продолговатый жук со светло-коричневым туловищем. Он занимал место чуть впереди остальных, ощупывая усами ближайший клочок поверхности и старательно избегая кочек, неровностей и ямок глинистой почвы.
Когда жук приблизился к небольшому эвкалипту высотой в два человеческих роста, он, ничуть не напрягаясь, подмял все дерево под свою округлую и достаточно неповоротливую тушу. «Хр-р-рясь!» – издал треск молодой эвкалипт, и его ствол, не выдержавший веса жука, лопнул в нижней части, распространяя в воздухе резкий пряный запах.
Жук поводил головой из стороны в сторону: аромат сломанного дерева ему явно не нравился, и он нервничал. Так же, как обычно раздражается скорпион, набредя на оставленный человеком след костра.
Предчувствие близости двуногого придает многим животным решимости и наглости. Эти многоногие исключением не были: когда передний гигантский жук замер, протянув вперед и немного вверх чувствительные усики и улавливая ими тончайшие запахи людей, четверо остальных, ползших позади вожака выстроились в ровную шеренгу и замедлили ход. Они (и с вышки это заметили) явно к чему-то готовились.
Мирейн, который вел наблюдение, откинул со лба длинные светлые волосы, взмокшие от пота и, не отрывая от бойницы длинного острого носа, сказал вбок, обращаясь к Ларсу и Деггубэрту:
– Кажется, началось.
– Что там? – забеспокоился Старший смотритель.
– Пока пять многоногих, – подсчитал Мирейн. У него руки чесались спустить стрелу арбалета, не дожидаясь команды Деггубэрта. – Дальше к пескам больше не видно, – он оторвал руку от спускового крючка и добавил, с сомнением почесав голову. – Вроде бы.
– Сколько до них? – задал уточняющий вопрос Деггубэрт.
– Стрелы уже могут долететь, – приблизительно оценил Мирейн.
Все караульщики успели надеть легкие доспехи, обязательные при любом столкновении: наклепанные на рубаху полоски тонких металлических пластин, закрывающих спереди ноги, руки и грудь с животом; на головах – проклеенный изнутри войлоком шлем, с которого на лицо спускался длинный наносник. Щеки со скулами защищались нанизанными на ремень гнутыми бронзовыми щитками.
Ларс-Недотепа, тряся объемным животом, направился к соседней бойнице. Его лицо обычно потело от жары, нетерпения или предвкушения битвы. Родители с младых ногтей приучили юношу сбривать волосы наголо, открывая взорам почти детскую, нежного поросячьего цвета кожу огромного черепа и продолговатые мясистые уши, торчавшие по бокам головы, наподобие свеколин из земли, если их наполовину вытянуть за ботву.
Деггубэрт покачал головой и велел приготовить побольше стрел. Он выглянул в третью бойницу вышки и распорядился:
– Пойду подниму лестницу и запру нижнюю дверь. Когда услышите, как она стукнет, начинайте. Свист рассекающих воздух стрел старший смотритель услышал, уже поднимаясь обратно, и сразу же выглянул в третью бойницу, открывавшую вид на далекие пески. Мирейн и Ларс стреляли быстро и споро. Правда, Мирейн прицеливался более метко, а у Ларса попадания в цель случались реже.
Громадные жуки остановились, передними парами лап поднимая с земли те арбалетные болты, которые в них не попадали и, помогая себе нижними жвалами, ломали, подобно тому, как срывает и ломает человек низкие сухие травинки по дороге через луг. Видимо, не в силах дотянуться до людей, вымещали злость на оружии своих извечных врагов. К счастью, промахов было мало; не успели многоногие проползти полпути до вышки, как их спины и головы оказались утыканы стрелами.
По мере приближения жуков, смотрители стреляли метче. К Младшим присоединился Деггубэрт, первые же выпущенные им стрелы попали в глаза двум жукам – переднему и одному из тех, что ползли шеренгой поодаль. Левый глаз переднего жука лопнул и забрызгал окружающую почву ошметками, а вторая стрела проткнула насквозь глаз жирного многоногого с продольными серыми полосками на туловище, и чудовище завертелось от адской боли. Воздух огласился жутким скрежетом, отдаленно напоминавшим стрекотание ночного сверчка, но остальные жуки не обращали внимания на поверженного собрата и продолжали размеренное движение вперед, к укреплению двуногих.
Следующее меткое попадание случилось сразу же за выстрелами Деггубэрта и пришлось на везение Ларса: выпущенная из его арбалета стрела угодила переднему жуку прямо в пасть, проткнула голову, и ее мощное острие размером с человеческий кулак вышло в месте сочленения головы многоногого с шейным
