– Представляю, что Ларри сейчас чувствует и о чем размышляет… – тихо вымолвил Кеннет Первый и, спохватившись, вновь сосредоточился.
– Как следует разузнать у этого человека, откуда взялось многоногое!
– Бу-сде, – поклонился Хенри и быстрыми шагами направился к мастеру полей. Вслед за Начальником Тайных Дел двора потянулся мужчина, вышедший из толпы и такой неприметный, что о нем так и хотелось сказать «самый обычный поселенец»…
Выездная повозка двинулась дальше. Кучер умело, еле заметными движениями, без особого труда управлял тройкой ездовых ослов, и повозка лишь слегка колыхнулась на обочине, свернув, чтобы объехать место недавнего побоища. Кеннет Первый отвел взгляд в сторону – туда, где возвышались над равниной пики, заслонявшие местность под названием Таррэ-Вэллей, окруженные пышными эвкалиптовыми лесами, которые лишь кое-где прорезались руслами криков и тонких прохладных ручейков.
«Забраться бы туда, на вершины, поближе к замерзшей воде, – подумал Его Величество, тяжело вздыхая. – Оставить двор и придворных, все эти беды, идущие со всех сторон, забыть все дела. Взять Линду Прекрасную, пусть родила бы двоих… нет, лучше троих детишек. Гулять по эвкалиптовым рощам и слушать, как поют столь редко теперь встречающиеся птицы. Купаться нагишом в холодной воде, а потом греться у очага, сложенного из больших камней… Но нельзя. Пока не избавлена моя страна от опасных тварей – нельзя; пока не исследованы земли – нет возможности; пока несчастны поселенцы – не имею права… Вот потом… может быть…» – и он сам не заметил, как задремал.
Хенри Носатый обобщал в докладе-письме то, что слышали за последнее время его соглядатаи:
«… Гарт-Хворост, беседуя с поселенцем Билли Невезучим на торжище в городе Аделаида, заметил, что якобы многоногие произошли от самих богов Средних Мест и посланы в наказание мужчинам и женщинам за грехи их тяжкие. В ответ на что Билли поддакивал, и добавил, что правители Страны якобы погрязли в лености, обжорстве и разгильдяйстве, а потому будут наказаны этими, как он выразился, посланниками кары божьей, в первую очередь.
Хелен-Простушка из кампуса Ниромди, приехав в город Брисбен к своей родственнице, поселенке Заре Остроносой, упорно размышляла вслух, несмотря на многочисленные просьбы Зары прекратить кощунства, о том, что якобы особые отряды, пропавшие в походах, целиком ушли служить многоногим – посланникам кары божьей, предназначенным наказать нашу страну за то, что в ней трудно живется простым мужчинам и женщина. При этом Хелен сетовала, что у нее самой нет, к ее сожалению, возможности отдать всю себя во славу многоногих.
А поселенцы Джордж Добрый, Йэн-Лом и Роберт Усатый из города Сидней, отдыхая в таверне «Гостеприимный Карл» за рюмочкой огненной воды, судачили о том, что якобы многоногие и должны стать истинными правителями наших земель, потому как могут гораздо больше, чем все мужчины, женщина, гвардейцы Вашего Величества, придворные знатоки и особые отряды, вместе взятые. Причем поселенец Джордж допускал крайне нелестные отзывы и лично на Ваш Монарший счет, а поселенец Роберт опустился до неприличного оскорбления Верховного знатока, сравнив его с «жизнерадостным до тупости ослом» и пожелав ему стать ослицей…»
Перечислив еще несколько примеров, Хенри ненадолго задумался, горестно вздохнул, а потом аккуратным почерком вывел плоды своих размышлений:
«Все это говорит о крайне нежелательном брожении умов в нашей стране и требует срочного, безотлагательного вмешательства, пока не распространились бунтарские настроения».
Воин размахивал длинным мечом так, словно его рука держала не тяжеленный кусок металла, а тонкий стебелек. Он перебирал ногами – шаг вперед и шаг назад – как будто предстоявшее ему дело было не сложнее, чем пуститься в пляс, в обнимку с городской красоткой. Полные доспехи отягощали его, но, казалось, он обращал на них не больше внимания, чем на волосок, случайно зацепившийся за рубаху. На губах воина мелькала улыбка, но глаза мужчины смотрели осторожно, недоверчиво и твердо. Предстояло ему нечто очень и очень опасное…
Постепенно разгоняясь, к воину приближался паук. Огромную тварь, некогда почти ручную, но не кормленную и не поенную в течение недели, только что выпустили – и тут же суетливо разбежались врассыпную, – мужчины из обслуги. Содержалось чудовище в загоне, наподобие того, что устроили во внутреннем дворе замка, но гораздо большем в длину, ширину и высоту. На полу загона Кеннет Первый разглядел высохшие, скукожившиеся шкуры других многоногих.
– Наш Убийца, – широко раззявив в циничной ухмылке беззубый рот, умилился Флинт Зубастый, начальник лагеря, когда многоногое, разминая мохнатые лапы, заметило возможную жертву и сначала внимательно разглядывало воина, а потом двинулось к нему.
Огромная тварь проявляла все признаки голода и была готова накинуться на любую добычу, даже если та будет превосходить паука по силе, ловкости и жажде убийства. Впрочем, возможная жертва явно не казалась хищнику особо опасной. И даже несмотря на голод, двигался восьмилапый не спеша, как бы нехотя, с показной ленцой.
– Ну, давай, – негромко пробормотал Флинт. – Сейчас будет тебе обед, скотина.
– Отчего такая уверенность? – повернувшись к начальнику лагеря и вскинув бровь, посмотрел ему прямо в глаза монарх. – Можно подумать, твои воины стали богами Средних Мест, а ты им вручил всепобеждающее оружие.
– Простите, Ваше Величество, – склонил голову Флинт. – Но сейчас сами увидите.
И действительно, воин замер на месте, в какой-то миг прекратив свой «танец». Это произошло, когда до паука оставались считанные шаги. Чудовище остановилось и тоже замерло: происходящее его озадачило, и теперь тварь словно размышляла, как бы половчее нанести первый удар, и вглядывалась немигающими глазами в противника. А затем паук прыгнул… Удар у твари не получился: лапа, длина которой вдвое превышала рост воина, скользнула по доспехам, щедро смазанным ослиным жиром, и вонзилась в почву. Человек наступил на нее обеими ногами и молниеносным движением меча отрубил. Из пореза хлынула жижа, восьмилапый прыгнул в сторону и снова кинулся на воина. И вновь удар второй передней лапы пришелся плашмя по доспехам, лишь отозвавшись негромким звяканьем металла. Теперь воин не стал наступать на воткнувшуюся в почву лапу, которую тварь начала поднимать для нового удара: мужчина кувыркнулся под брюхо чудовища, нависшее над землей, как гигантская бочка для огненной воды. Задержавшись на миг, прежде чем выкатиться подальше от брюха, воин снизу воткнул пику в живот твари и ловко провернул, после чего беспрепятственно очутился на относительно безопасном расстоянии. Из разреза в брюхе чудовища, под собственным весом, на землю хлынула слизь, и вывалились внутренности.
Задняя пара лап потянулась к ране, пытаясь сдержать этот поток. Средними лапами цепляясь за траву, переднюю, еще целую лапу паук вытянул в сторону воина, тщетно пытаясь зацепить того острыми когтями. Тот без труда избежал опасности. Но смерть воина оказалась еще нелепее, чем он мог бы представить, и решили все считанные секунды.
Кеннет Первый уже повернулся было к Флинту, чтобы высказать одобрение, довольный столь хорошей Подготовкой, когда толпа придворных и охранников вдруг встревоженно загудела. Люди подались вперед, а старший охранник принялся бесцеремонно расталкивать их, пробираясь к монарху. Его Величество вскочил и все же, несмотря на старания охранников, не успел разглядеть, что произошло, и почему вдруг так засуетились другие воины. Обслуга же, схватив малые переносные загоны и оружие, кинулась к восьмилапому.
Чудовище, уже корчась в агонии, воспользовалось случайной оплошностью воина: тот имел неосторожность повернуться лицом к товарищам по оружию, чтобы вскинуть руки в победном жесте. И тогда восьмилапый что-то выплюнул, метко угодив прямо в голову воина. Паутина – а это была именно она, – залепила шлем плотной массой, сразу закрыв все отверстия и стала твердеть. Воин глухо вскрикнул, упал и завертелся волчком, отшвырнув в сторону пику и меч: теперь его единственным желанием было собрать с себя эту липкую удушливую гадость. Однако паутина успела закаменеть на стыке шлема и лат, а потому человек, как ни старался, не мог добыть ни глотка воздуха. Он катался по глинистой почве, изгибаясь в
