– Когда ты рассказывал в комнате, совсем не страшно было!
– Да и теперь ничуть не страшно, – сказал Иван Рянгин. – Все это, по-моему, выдумки и преувеличения. А что было дальше с Солововым?
– Дальше он заорал не своим голосом и бросился со всех ног назад, к кладбищенским воротам. За спиной все время топот слышал, но это как раз могло померещиться. Когда бежишь, тебя всегда будто догоняет кто-то. Прибежал Соловов домой и заболел нервной горячкой. Экзамена он, разумеется, никакого не держал – и до сих пор в пятом классе.
– Думаю, Соловов сам себя напугал, – сделал вывод Иван.
Вова с ним не согласился:
– Нет, все-таки там, на кладбище, что-то эдакое есть. Лечил Сашку наш отец. Он говорил, что нервное потрясение было самое настоящее – и сильнейшее. И другие про кладбище нехорошее говорят – мол, и огни там блуждают, и тени бродят, особенно когда в часовне над покойником не читают и она запертая стоит. Тогда нечистой силе и всякой нежити раздолье.
– Ерунда! – стоял на своем Ваня Рянгин. – В каком месте кладбища Соловов видел огни?
– В самой середке, где могила губернаторши Кригер.
– Я знаю это место! – сказала Лиза. – Там растет большой куст белой сирени. Цветы крупные и с остренькими лепестками, как звездочки. Нигде в городе такой больше нет. Мы пробовали у себя развести – ничего не вышло. Жалко. Такая красота! Сейчас, наверное, этот куст весь в цвету…
Ваня встал, скрипнув стулом. Небо между занавесей стало совсем синим, и по нему высыпались неяркие звезды. На этом фоне Ваня казался еще прямее и выше. «Он похож сейчас на статую командора», – шепнула Лизе начитанная Мурочка.
– Этой ночью, – сказал Ваня серьезно, – я пойду на кладбище и увижу так называемые дьявольские огни. А вам, Лиза, я принесу белой сирени.
3
Прозаический Вова сказал статуе командора:
– Ничего не выйдет! На кладбище сторож – зверь.
– Я не боюсь сторожей, – гордо ответил Иван Рянгин. – К тому же никакой сторож не помешал Соловову пробраться в самую чащу и увидеть огни.
– Тогда я тоже пойду на кладбище! – вскинулся Володька.
Он сообразил, что нехорошо показывать себя трусом.
– Не выдумывай! – испугалась Мурочка. – Мы с Лизой и так согласны, что это метан. Правда, Лиза?
Лиза пожала плечами. Про метан она ничего не знала, а главное, ей было ясно, что Ваня Рянгин исключительно из-за нее затеял эту безрассудную прогулку. Идти ночью на кладбище, конечно, не совсем то же, что застрелиться, но все-таки… Да и к чему Ване сейчас стреляться? Ведь она еще не сделала его несчастным! Плохо лишь то, что Володька вздумал примазаться к рыцарскому подвигу. Этот запросто все может испортить!
– Вова, ты бы лучше дома остался, – посоветовала Лиза. – Если Аделаида Петровна узнает, тебе нагорит.
Володька возмутился. Неужели Лиза считает его малявкой?
– Во-первых, никто ничего не узнает, я позабочусь, – сказал он сердито. – А во-вторых, я и так полдня просидел под домашним арестом. Я имею право вдохнуть глоток свободы. Обязательно пойду! Ты согласен, Рянгин?
Рянгин не слишком обрадовался, но согласился.
– Завтра мы все вам расскажем, – пообещал Володька. – А доказательством того, что мы не струсили и дошли до самой часовни, будет букет белой сирени.
– Тоже мне доказательство, – вдруг заупрямилась Мурочка, которая минуту назад не хотела пускать брата на кладбище. – Этой сирени и поутру можно наломать, когда светло.
– Неужели вы думаете, что мы вас обманем? – обиделся Ваня Рянгин.
– Вы, Ваня, может, и не соврете, но вот Чумилка… Если он в это дело влез, можно ждать всего.
– Чего это всего? – нахмурился Вова.
– Сам знаешь…
Вова примолк. Мурочка явно собиралась припомнить ему ту лодку, которая утонула вместе с пледом и корзиной пирогов (эту лодку Володька взялся доставить на пикник). Или лошадь, на которой Сомовы прибыли на дачу, – Вова вроде бы ее привязал, но она отправилась пастись в луга вместе с очень приличным фаэтоном. Были еще зонтики, которые ему поручали нести всевозможные родственницы и гостьи и которые он забывал в самых непредвиденных местах, включая мужскую уборную на станции.
Поэтому спорить с сестрой Вова не стал, но на кладбище собрался бесповоротно.
Иван Рянгин сказал:
– Чтобы нас не считали хвастунишками, белую сирень мы ночью положим в условленном месте. У вашего порога, Лиза, хотите?
Лиза очень хотела, но Мурочка ответила первая:
– Нет, это нам не подходит! Лиза всегда спит как убитая. Она все прозевает. А я спать не буду. Когда Володька вернется домой, он мне просто стукнет в дверь и покажет сирень.
Вот еще! Лиза совершенно не желала остаться ни с чем.
– Я тоже не буду спать, – решительно сказала она. – Я у тети Анюты отпрошусь к вам на ночь. Мы с Мурочкой дождемся, когда придет Вова…
– И наврет нам с три короба! – закончила Мурочка.
– Никогда! Я тогда и Рянгина вам приведу, пусть он все подтвердит! – кипятился Вова.
На том и порешили. Ночь опасно сгустилась, старшие Фрязины вот-вот могли вернуться из гостей. Иван Рянгин не стал даже соваться во двор – ловко перемахнул через забор. Он исчез бы совершенно бесшумно, если б фрязинская Дамка не подняла лай. Собачий скандал надолго отвлек внимание кухарки Сани, и Лизе даже не пришлось заговаривать ей зубы, пока близнецы разбегались по местам своего заточения.
Дома Лиза с удовольствием обнаружила, что адвоката Пиановича среди гостей нет. Впрочем, теперь ее совсем не беспокоили возможные осложнения. Что за ребячество бояться теткиных запретов! Неужели еще утром она могла холодеть при мысли, что Пианович наябедничает? Ерунда! Ваня Рянгин не боится ночью идти на кладбище, а сама она собирается летать на аэроплане…
К Фрязиным тетя Анюта отпустила Лизу на редкость легко: ее в ту минуту больше волновала партия в пикет, которая складывалась не вполне удачно. А вот Аделаида Петровна, увидев Лизу в своем доме, удивленно подняла брови.
– В чем дело, малютка? – спросила она тем приторным голосом, который означал у нее раздражение.
Аделаида Петровна считалась женщиной загадочной, вроде Незнакомки Блока. Она тоже носила на шляпах целые джунгли перьев. То, что она говорила и делала, надо было понимать не прямо, как есть, а совсем иначе. Если ее голос был медово ласков, значит, она сердилась. Надутые губы знаменовали игривую веселость. Она хохотала, когда бывала в бешенстве, и плакала в голос от удовольствия. Все эти странности интриговали и притягивали посторонних мужчин, зато домашним доставалась масса хлопот.
Борис Владимирович больше всех страдал от загадочного нрава супруги. С годами он научился понимать Аделаиду Петровну правильно, то есть наоборот. Но иногда бывали и промашки. Тогда он получал тяжелую семейную сцену (рыдания, запертая дверь, дрожащая рука, из которой падает сувенирный кинжал, купленный в Кисловодске). Случалось принять и оплеуху на смуглую энергичную щеку.
Близнецы Аделаиду Петровну не выносили, прислуга боялась, собака Дамка при ее приближении угрюмо пряталась в конуру. Но в сущности Аделаида Петровна нисколько не была зла. Лиза это понимала. Она потупила глаза на бледные разводы платья госпожи Фрязиной и проговорила глупейшим голосом Красной Шапочки:
– Аделаида Петровна, тетя очень просит вас приютить меня сегодня. У нас в комнатах мух морят каким-то шведским средством. Оно нехорошо пахнет.
– А как же общество, которое у вас собралось? Ведь сегодня четверг.
Тетя Анюта принимала, как всякая дама высокого тона, не когда попало, а по вторникам и четвергам. Аделаида Петровна это знала.
