пулеметы, несколько снайперов с тяжелыми винтовками, легкие пулеметные и артиллерийские катера — вот тебе и дело. Дел вообще полно — только успевай поворачивайся.
Но сначала надо сделать то, ради чего все это сделано.
В Бейрут, город, где я не был почти тринадцать лет — я прибыл рейсом авиакомпании Пан-Американ, из Майами. Когда огромный, двухпалубный МакДонеллДуглас начал разворачиваться над заливом, чтобы занять место на посадку — к глазам подступили слезы. Но я сдержал себя.
Офицеры не плачут. Это память — сочится из глаз.
Аэропорт восстановили полностью. Тогда — в девяносто втором — за него шли тяжелые бои, аэропорт был нужен как плацдарм для высадки. Сейчас — был построен дополнительный, третий терминал, сверкающий на солнце причудливыми гранями огромного стеклянного кристалла. И лишь большой, рубленый из русской березы крест у самой длинной полосы, встречающий и провожающий самолеты — напоминал здесь о крови, которая была пролита.
Со своим дипломатическим паспортом — я прошел таможню по зеленому коридору. Работал кондиционер, в самом здании аэропорта, в посттаможенной зоне шла бойкая торговля — Бейрут. Глядя на веселых, уверенных в себе людей — трудно себе представить обгорелые развалины и страшный трупный запах, который висел над городом подобно смогу.
Диспетчер на автостоянке — махнул жезлом, очередное такси ловко остановилось рядом со мной.
Я посмотрел на часы — время еще было.
— На бульвар Кайзера Вильгельма. И можете не спешить, сударь.
Шофер тронул машину с места.
Наверное, это судьба. Ее злая насмешка. Такси застряло в пробке как раз на Аль-Рашидин. У того места, где я не хотел бы оказаться никогда. У того места, которое я просто не мог пропустить, посетив Бейрут. Я сам не хотел идти туда — меня просто понесли бы туда ноги.
— Получите, сударь — я хлопнул шофера по плечу, протянул стодолларовую купюру. Поездка — стоила не более тридцати, если перевести на рубли.
— Премного благодарен, сударь, сейчас…
Не слушая шофера — я вылез из машины, сильно хлопнув дверью. Пошел по тротуару — точнее не пошел, ноги меня понесли. Это не отговорка — мол, я не хотел, ноги сами принесли. Хотите верьте, хотите нет — но это так и есть.
Аль-Рашидин девятнадцать. Высотка, выделяющаяся даже на фоне высотной застройки побережья.
Начало пути…
Я не ошибался, не врал себе — это начало пути, оно здесь. Оно не в Санкт-Петербурге, не в Кронштадте, не в Севастополе и даже не в той крепости крестоносцев Бофор, в которой я встретился с советником Бергеном и согласился шагнуть за грань. Из офицера русского флота — стать офицером разведки и убить ублюдка, десять раз заслужившего смерть. Оно — здесь, на аль-Рашидин девятнадцать, где я предал сам себя, предал женщину, которую любил, предал свое будущее. Ничего уже не изменить. Все, что произошло с тех дней девяносто второго года — это мой путь. А Юлия — моя плата.
За все надо платить. За все.
Но если ничего не изменить — почему же так больно? Почему же — до сих пор так больно?
Эту песенку — в последнее время часто крутили на разных радиочастотах. В отличие от обычной танцевальной музыки — она поражала какой-то глубиной…
Да, точно. Ничего — не вернуть. Слишком поздно.
Совсем рядом — это уже местный колорит, такая экзотика считается нормой в самых богатых кварталах — с тележки торговал торговец. Бейрут оставался многонациональным городом — и торговец был армянином. Смуглый, горбоносый, он заворачивал в тончайший армянский лаваш свежеизжаренную на жиру баранину, щедрой рукой добавлял зелени и предлагал это прохожим. Опасно для здоровья: море холестерина, подозрительное, не прошедшее ветеринарный контроль и… удивительно вкусно.
Я купил большой лаваш с мясом, умял его прямо здесь, у тележки, только так поняв, как я голоден. Это у меня бывает с тех пор — могу двое суток вообще ничего не есть, потом как начну… Тут же — заплатил за еще один лаваш с мясом. Армянский торговец смотрел на меня добрыми черными глазами.
— Вкусно, ара?
— Вкусно, сударь. Спасибо вам…
Простые слова, на которые можно дать простой ответ — но торговец пристально всмотрелся мне в глаза — и лишь молча кивнул. Протянул мне вторую лепешку.
Почему я не пытался найти Юлию? А зачем? Чтобы было — еще больнее? Я отрекся от всего что было — вот и все.
До порта я добрался пешком, пройдя по бульвару Корниш. Добраться до него иным способом — вышло бы медленнее, бульвар, ярмарка тщеславия — всегда забит машинами, особенно сейчас, днем. От блеска зеркальных панелей на небоскребах — режет глаз.
В порту у меня проверили документы. Пропустили — дипломатический паспорт и княжеский титул все таки дают некоторые привилегии, как не говори. Серо-стальные фрегаты у причала, чуть подальше — высокий, словно рубленный топором строгий силуэт крейсера УРО[45]. Чуть дальше — желтые стальные цапли кранов… а вон, кажется и мой новый корабль. И правда — ну какой я к чертям адмирал без корабля. Хоть на старости то лет — судном покомандую.
С высокого борта контейнеровоза — на берег были скинуты сходни, видимого поста не было — но это не значит, что его нет, просто выставленный пост — явный признак боевого, а не гражданского судна. Прошелся неспешно — на вид все прекрасно сделано. Для начала — ничего не заметно, ничего не бросается в глаза — а дальше посмотрим.
Надо будет пару учений провести. Ночью. Как в Атлантику выйдем — так и отработаем основные действия…
Стоило мне только ступить на палубу — как чертик из коробочки откуда то выскочил дежурный. В робе моряка торгового флота — но с автоматом на груди.
— Сми-и-ирна! — зычно прокричал он, как полагается по уставу — Адмирал на палубе!
