— Пусть она отвезет тебя ко мне делать уроки! Хочешь, я ее попрошу? — Алиса заглянула мне в глаза.
— Нет, — сказал я. — Не хочу.
— Все с тобой ясно, — выдавила Алиса сквозь слезы, — А я-то думала, ты мне друг. Иди, смотри свои дебильные мультики со своей дебильной тетей!
Она развернулась и пошла прочь.
Никаких цветов здесь не росло, а вот колоски, если присмотреться, оказались разных видов. Рвать их манипуляторами было сложно — выскальзывали. Но я приноровился: хватал клешнями за стебелек — одна повыше, другая пониже — и мочалил соломинку туда-сюда, пока она не разрывалась. Я понимал, что скорее всего Фарха не придет, но пусть найдет букет на берегу. Он получился уже довольно толстым — такой желтый веник из сухостоя. По крайней мере, сразу видно, что это букет.
Фарха пришла.
Она появилась из-за груды камней со своими тазиками и направилась к ручью. А, увидев меня, помахала рукой и даже чуть пробежала вприпрыжку.
— Салям! — крикнул я, подняв свой букет обоими манипуляторами как можно выше. — С днем рождения!
— Хай! — крикнула Фарха. — Это мне?
— Ага! — ответил я гордо. — Это тебе букет! Цветов у вас тут не растет, но я собрал, что было.
— Спасибо! — удивилась Фарха. — Классный букетик! Мне еще никто не дарил цветов. Ты первый… танк! — она захихикала.
Я покружил по берегу.
— Как тебе его передать? — спросил я. — Ты ручей перейдешь или мне перейти? Эта штука умеет ходить и под водой, и через огонь. Но букет намокнет.
— Я к тебе боюсь, — кокетливо сказала Фарха. — Вдруг, ты стрелять будешь?
— Ни за что не буду, — пообещал я.
— Тогда отвернись.
— Зачем? — удивился я.
— Я приподниму платье, чтоб не замочить, и перейду на твой берег.
— Хорошо! — Я резво провел джойстиком, разворачивая корпус.
Послышался плеск. Я рассеянно смотрел вперед и думал о том, как Фарха сейчас переходит ручеек. Потом она похлопала ладошкой по корпусу:
— Эй, в танке!
Я развернулся. Она села рядом и взяла пучок колосков.
— Слушай, а не боишься, что твои тебя накажут? — прищурилась она.
— Да что они мне сделают! — фыркнул я.
Фарха вздохнула.
— Везет тебе, — сказала она. — А меня дядя зарежет, если узнает…
— Как зарежет? — насторожился я. — О чем узнает?
— Ну… — она замялась. — Что с тобой встречаюсь. Я ведь должна была им рассказать…
— Что рассказать?
— А то ты не знаешь… — она посмотрела в мои камеры чистыми зелеными глазами. — Рассказать, что у ручья танкетку видела. Чтобы они дождались, пока ты на стоянку встанешь, и камнями забили…
Я молчал.
— Не обижайся! — попросила Фарха и погладила танкетку по корпусу. — Ведь я про тебя не рассказала.
— Вот уж спасибо… — пробормотал я. — Ну, расскажи им, если хочешь…
— Не хочу, — она помотала головой. — Расскажи лучше о себе.
Я растерялся.
— А что рассказывать?
— Ну, как ты выглядишь? Где живешь? Бывал ли в Лондоне?
— Не, в Лондоне не был. А как выгляжу… У тебя здесь интернета нет, чтобы фотку прислать?
Она показала пальцами:
— Вот столечко — у мамы. Но прислать фотку все равно нельзя — если кто-то из дядиной семьи найдет, я даже не знаю, что будет…
Я поморщился.
— Какой вредный у тебя дядя.
— Он не вредный, — возразила Фарха, — просто очень строгий. Понимаешь, он пастух. И отец его был пастух. И в Лондоне не жил никогда… Когда убили отца и братьев, мы с мамой переехали к нему. Он строгий, но я люблю его, — добавила она. — К тому же, у него неприятности сейчас. Танкетки стали ходить в округе, и он боится выходить на пастбище — только по ночам, когда танкетки спят. А тут еще какая-то танкетка повадилась овец убивать…
— Это не я! — сказал я быстро.
— Да я знаю, — отмахнулась Фарха. — Это же за перевалом, на пастбищах. А ваших тут вообще много?
— Не. Я еще никого здесь не встретил. Ну, кроме тебя.
Мы помолчали.
— Знаешь, — сказала Фарха, — а вот я наверно смогу тебе прислать открытку, когда буду в поселке. Только бумажную, как в старину.
— Круто! — обрадовался я. — У тебя есть, чем записать адрес?
Фарха кивнула, полезла за пазуху и достала небольшой кожаный кошелек, висевший на шее на шнурке. Оттуда появился маленький блокнот и карандаш. Замелькали странички…
— Ух ты! — удивился я. — Ты еще и рисуешь?
— Немножко… — смутилась Фарха.
— Покажи! — попросил я.
Она полистала блокнот перед объективами камер. Рисунки были совсем беглые, но уверенные и очень живые: горы, овцы, хижины, деревья, белье на растянутых веревках.
— Это дом, где мы живем, — объяснила она, а затем открыла чистый листок.
— Пиши, — скомандовал я. — Один-семь-два-… — я тщательно продиктовал индекс. — Новый Шахтур, седьмой район, Вторая парковая, дом шестьдесят два, Артур Галик.
— Я через неделю в поселке буду и зайду на почту, — пообещала Фарха, убирая блокнот в кошелечек и пряча его за пазуху. — А жаль, что ты мне не сможешь прислать фотографию.
Мне вдруг пришла в голову идея:
— Слушай, а если ты скажешь дяде, что я тоже верую в Аллаха?
Фарха засмеялась.
— Дурачок ты. Пойди расскажи моему дяде, что ты веруешь в Аллаха и при этом фотографируешься.
— А что, вам Аллах еще и фотографироваться запрещает?! — изумился я.
Фарха пожала плечами.
— Кому как. Дядя считает, что запрещает. — Она вдруг внимательно посмотрела на меня. — Слушай, а ты правда что ли веруешь в Аллаха?
— Нет, но…
— Но ты хотел бы поверить? Это просто! Достаточно трижды произнести…
— Нет, Фарха, спасибо. Я в Иисуса верю.
Фарха огорчилась и поджала губы.
— Но это же выдумки. Был только пророк Иса. А бога Иисуса — нету такого.
— Почему это нету? — обиделся я.
— Потому что нет бога, кроме Аллаха, — объяснила Фарха.
Я засмеялся.
