Мне необходимо ездить. Обращение с живыми вещами почти заменяет мне чтение книг.
Начало
В декабре 1921 года я служил в Харькове ― был драматическим актером. Подвизался изредка в качестве чтеца. В моем более чем скромном репертуаре было и несколько стихотворений Маяковского: «Наш марш», «Левый марш»… Признаюсь: я читал их тогда с эстрады не потому, что очень любил: попросту нужен был современный, оригинальный репертуар. Стихи звучали эффектно, имели успех.
Однажды у здания Героического театра (именно так назывался обыкновенный драматический театр) я увидел большой рукописный плакат с броским, красочным заголовком: «ДЮВЛАМ». Расшифровывался он так: «Двенадцатилетний юбилей Владимира Маяковского».
Вечер этот состоялся 15 декабря. Заметного следа в моей душе и памяти он не оставил. Но у меня был друг яростный поклонник Маяковского. Он и увлек меня за кулисы, чтобы познакомиться с поэтом. И вот мы робко жмем Маяковскому руку, благодарим…
Там, за кулисами, и состоялась моя первая встреча с Владимиром Владимировичем.
Долгое время я почти не вспоминал об этом эпизоде. Я говорю «почти», потому что впоследствии я как-то мельком напомним о нем Маяковскому. Ответной реакции не было: в тот день приходило много народу, и поэт не обратил внимания ни на моего пылкого друга, ни тем более на меня.
Четыре года спустя я, работая уже в Москве, попал в Политехнический на вечер Маяковского «Мое открытие Америки». Впечатление ― потрясающее. Трудно ответить на вопрос, что именно меня больше всего поразило ― доклад, стихи или сам оратор и чтец. Все вместе, пожалуй. Маяковский открылся мне таким, каким я его, конечно, до сих пор не знал.
Через полгода произошло мое третье с ним знакомство. Оно было более основательным.
Поезд вез Маяковского к морю. По счастливому совпадению я ехал из Москвы в Одессу тем же составом, только в другом вагоне. Я наблюдал, как он почти на всех стоянках шагал по перрону, осматривая вокзалы и газетные киоски, но не подошел к нему.
Я находился тогда на распутье: из одного театра ушел, в другой не пришел. Из Одессы собирался к родным, в Крым.
Первый вечер Маяковского в Одессе ― в летнем театре сада имени Луначарского. Поэт рассказывал о поездке в Америку, читал стихи. Я был на этом вечере. И опять ― впечатление огромное. Решил во что бы то ни стало встретиться с ним, ближе познакомиться. Заодно возникла мысль предложить свою помощь в организации его выступлений. Тем паче до меня дошел слух, что он тоже едет в Крым. Я был уверен: его вечера можно организовать лучше.
…Дворец моряка. Народ собирался туго. Высокий, широкоплечий человек с внушительной палкой в руках шагал по пустой сцене. Он нервничал. В углу рта ― папироса. Не докурив одну, он прикуривал от старой новую, не найдя урны, бросал окурки в угол и тушил ногой.
Он был один. Я воспользовался этим:
― Здесь, в Одессе, ходят слухи, что вы едете в Крым?
― И представьте себе: слухи ― правильные.
― Вы не собираетесь выступать там?
― Кому охота со мной возиться, когда даже в Одессе я не собрал публики?
Я был убежден, что неполный зал ― следствие прежде всего нечеткой организации. Об этом я и сказал Владимиру Владимировичу:
― Уверен, что на курортах интерес к вашим выступлениям будет большой. Я бы попробовал, если вы не возражаете, взяться за это дело, тем более что еду сейчас в Севастополь.
― Попробуем! Приходите ко мне завтра ровно в час в «Лондонскую». Не опаздывайте.
В несколько минут мы обо всем договорились. Маяковский стал сочинять афишу. Заглавие «Мое открытие Америки» он заменил другим: «Испания. Атлантический океан. Гавана. Нью-Йорк. Америка. Чикаго и многое проч.».
Думаю, неудачу в Одессе он в какой-то мере связывал с тем, что содержание его вечеров не сразу раскрывалось в афише: там повторялось название недавно вышедшей книги.
Существо доклада, или, как говорил Маяковский, «разговора-путешествия», он не изменил. Но к стихам и поэмам «о разных странах» добавил несколько новых, в том числе «Сергею Есенину»:
― Его надо выделить крупно! Сильная вещь! И само название должно привлечь!
Я предложил ему закрепить наши деловые отношения документом, который может пригодиться в поездках.
― Не советую, ― ответил он. ― В дальнейшем знайте: если я подпишу договор, могу и не выполнить. А устно никогда не подведу.
Прощаясь, он добавил:
― Если работа наладится, мы развернем ее вовсю. Дел непочатый край.
Я всецело отдался далеко не легкому, но увлекательному делу организатора, окончательно забросив театр. С этого момента возникли те отношения, которые накрепко связали меня с Маяковским. Они продолжались до последнего дня его жизни.
За эти годы поэт посетил более пятидесяти городов, не считая Москвы, и провел в них двести с лишним выступлений. В некоторых он бывал не раз ― в Харькове, Ленинграде, Одессе, Киеве, Ростове, Минске… Поездки эти находили отражение в его творчестве. Он работал всюду: в поезде, на вокзале,в автомобиле, на улице, работал, находясь в движении:
«Подымает площадь шум, экипажи движутся, я хожу, стишки пишу в записную книжицу».
В словах этих нет поэтического вымысла. Все правда. В поездках он находил темы, сюжеты, образы, рифмы.
Владимир Владимирович рассказывал мне, как однажды на шумном перекрестке Парижа его чуть не сбила машина; пострадали только брюки, которые он потом долго очищал. Вот откуда строки:
«Мчат авто по улице, а не свалят наземь. Понимают умницы: человек в экстазе».
У Маяковского много заграничных стихов. Но куда больше стихов, рожденных его поездками по Советскому Союзу. Порой казалось, что в своей московской квартире он только гость: остановился здесь на время, чтобы двинуться дальше в путь. Недаром он писал в автобиографии:
«Вторая работа ― продолжаю прерванную традицию трубадуров и менестрелей. Езжу по городам и читаю».
И об этом же стихами:
«На сотни эстрад бросает меня, на тысячу глаз молодежи. Как разны земли моей племена, и разен язык и одежи!».
1927 год можно назвать «болдинским» годом Маяковского. Поэт провел вне Москвы 181 день ― то есть полгода (из них пять недель за границей), посетил 40 городов и свыше 100 раз выступил (не считая диспутов и литературных вечеров в Москве). Часто приходилось выступать по два-три раза в день. Каждое выступление требовало огромного напряжения: оно длилось в среднем около трех часов. В том же году он написал 70 стихотворений (из них 4 для детей), 20 статей и очерков, 3 киносценария и, наконец, поэму «Хорошо!».
Как же так? ― спросит читатель. ― Полгода разъезжал и успел так много написать?
Ответ прост.
Как я уже сказал, он писал в движении, как в прямом, так и переносном смысле слова, то есть в пути. Подчас в дороге он работал интенсивнее, чем в Москве.
Маяковский мечтал о большой читательской аудитории.
― Один мой слушатель, ― говорил он, ― это десять моих читателей в дальнейшем.
Поездки питали его творчество. Они же прокладывали путь к сердцам читателей.
