своеобразно и глубоко.
Другое стихотворение — «История про бублики и про бабу, не признающую республики» читал несколько рассеянно; в исполнении почти отсутствовали гротесковые интонации, присущие этой полулубочной сказке.
В последних числах января, за несколько дней до открытия выставки, материалы мы доставили в клуб писателей. Началась кипучая работа, с утра до поздней ночи.
Нередко приходилось читать о том, что Маяковский делал выставку чуть ли не самостоятельно, и читатель, не задумываясь, может принять этакое за истину. Это далеко не так и не следует приписывать выдающемуся поэту того, чего он просто физически не в силах был сделать. Да, он руководил, талантливо изобретал и сам трудился над оформлением: сортировал, распределял по щитам и витринам, сочинял надписи и даже иногда прибивал гвозди — словом, делал все, что приходилось. Но нельзя думать и тем более писать, что один человек в четыре дня соорудил такую выставку, несмотря на ее, казалось бы, скромные габариты. Нет, это не так!
По рекомендации Маяковского я договорился с молодым оформителем о его работе по скромной оплате, согласно смете. Фамилию его я забыл. Но помню только, что он усердно выполнял задания Владимира Владимировича, иногда проявляя и свою инициативу в эти напряженные дни до открытия выставки. Парень этот наведывался на протяжении трехнедельного показа выставки и помогал кое в чем.
Минуло почти сорок лет, и мне довелось прочитать заметки А. Бромберга о выставке («Дружба народов», 1968, № 7), в которых имелось имя оформителя — Виталия Горяева, рассказ которого он привел, опустив, правда, одну «мелкую» деталь: запись делалась автором заметок не в 1930 году, а через 35 лет, точнее, в шестидесятых годах, в дни проходившей в Центральном Доме литераторов выставки ныне известного талантливого художника Виталия Горяева.
Подготавливая новое издание своей книги, я решил встретиться с Горяевым, и мы провели к обоюдному удовольствию интересную беседу.
Немудрено, что в период подготовки выставки при напряженной пятимесячной работе в суматохе многое выветрилось из памяти. Одновременно я занимался и устройством выступлений поэта как в Москве, так и а Ленинграде.
Когда говорят, что в клубе писателей работали или бывали ежедневно (такое встречается неоднократно) во время оформления экспозиции, то у читателей порой создается впечатление, что непосредственная работа до открытия продолжалась по крайней мере несколько недель, и даже Бромберг не избежал этого преувеличения. А ведь материалы были доставлены в клуб писателей за четыре-пять дней до открытия (не ранее 28 января.)
В последние два дня экспозиция пополнялась самим Маяковским ценными книгами и документами. Накануне открытия выставки на мою долю выпала задача доставить два макета постановки Театра Мейерхольда «Клоп». Неожиданно я столкнулся с трудностями — несмотря на предварительную договоренность, администрация не брала на себя смелости разрешить вынести из театра хрупкие макеты: как бы на выставке с ними чего не случилось. Затратив много времени и сил, я добился цели лишь с помощью самого Всеволода Эмильевича Мейерхольда.
Я решил отказаться от грузового транспорта, чтоб не растрясти легкие макеты, и взамен привлек ребят, с тем чтоб донести на своих двоих — медленно, но без риска — от Садово-Триумфальной (ныне площадь Маяковского) до Кудринки (ныне площадь Восстания). Это как-никак около полутора километров.
Итак, вернемся к встрече моей с Горяевым через сорок пять лет после гибели Маяковского. Вот что рассказал Виталий Николаевич: «Мне было девятнадцать лет, когда я впервые попал в столицу в 1929 году, приехав из Читы, с тем чтобы поступить в технический вуз. Успешно сдал экзамены, получил койку в общежитии. Но одновременно я увлекался литературой — писал стихи и рассказы. До отъезда я отправил в Москву в адрес МАППа на консультацию свою и знакомых ребят литпродукцию.
В Москве я побывал в МАППе с целью узнать о моей папке с сочинениями. Но я не только не получил ответа, но и не смог добиться возврата наших произведений. Тут-то я встретил вас и робко поделился своей неудачей, как бы ища совета. И на мое счастье, вскоре пришел сюда Маяковский (очевидно, вы его ждали), и меня с ним познакомили. Я ему поведал о своих обидах, по вашему совету, — еще бы, такое счастье привалило. Странно, Бромберг почему-то опустил ваше имя, а пишет, „подвернулся какой-то молодой человек“, хотя этим человеком были именно вы и об этом я ему говорил». Я признался Горяеву, что всего этого я не помню вовсе. И он продолжал: «Владимир Владимирович направился в МАПП и получил мою папку. Он предложил дать ему мои стихи, с тем что завтра он мне их вернет. И действительно, он вернул точно, не выразив при этом восторга от моего поэтического творчества. Но у меня в руках была и другая папка, которой Маяковский заинтересовался. Я ему сказал, что это не стихи, а рисунки. Он просмотрел оперативно и реагировал мгновенно и совсем неожиданно для меня. „Вы не поэт, — сказал Маяковский, — а художник“. Узнав от меня, что я принят в училище имени Баумана, он спросил: „А что вы будете делать по окончании?“ Я ответил: „Строить мосты“.
Владимир Владимирович не соглашался: „Этим займутся другие, а я попробую вас переключить“, - и тут же позвонил Павлу Ивановичу Новицкому, директору ВХУТЕИНа, уговорив его, несмотря на уже закончившийся прием, сделать исключение для меня. Я был ошарашен и растерян, и в конечном счете меня зачислили во ВХУТЕИН, и я — художник! Вот и судите. Надо полагать, что моим благодетелем и стал Маяковский», ― резюмировал Горяев.
В горячие дни оформления выставки изредка приходили друзья поэта, но они больше смотрели, нежели работали. А потом они и вовсе исчезли — рассорились с Маяковским (именно в это время он ушел из Рефа и вступал в РАПП. Это и была одна из основных причин ссоры).
В недельный срок типографии не брались отпечатать каталог, и пришлось прибегнуть к стеклографии.
По Москве красовались афиши: / «Федерация Советских писателей / Революционный фронт искусств (Реф) / Клуб писателей (ул. Воровского, 52) / 1 февраля открывается выставка / 20 лет РАБОТЫ МАЯКОВСКОГО
Показывает: 1) Книги, 2) Детское, 3) Журналы, 4) Газеты Москвы, 5) Газеты СССР, 6) Плакаты, 7) „Окна сатиры“, 8) Реклама, 9) Выступления, 10) Театр, 11) Записки, 12) Критика, 13) Кино, 14) Радио, 15) Биография.
Выставка продлится 15 дней. На выставке: Объяснения работников Рефа / (аудитория) / Выступления Маяковского. / Выставка открыта ежедневно с 12 до 5 ч. 30 мин. / ВХОД — ВСЕМ! / (бесплатно)»
Маяковский составил текст пригласительного билета:
«Федерация Советских писателей / Товарищ! / Реф / приглашает Вас на открытие выставки / 20 ЛЕТ / РАБОТЫ / МАЯКОВСКОГО / 1-ro февраля, 5 ч. дня (в 7 ч. 30 мин. — выступление Рефа и Маяковского),
Клуб писателей, ул Воровского, 52».
И составил список, кому в первую очередь отправить билеты.
— Ну, остальных — писателей и театры — вы сами знаете. Допишите. Не забудьте Кукрыниксов!
Одолев всяческие препятствия, мы наконец, забив последние гвоздики (хотя хватило работы и на завтра, до самой минуты открытия), возвращались поздней ночью под 1 февраля домой. Несмотря на усталость, Маяковский предложил добежать на морозе до Арбатской площади, чтобы «схватить такси», и так зашагал, что мне пришлось действительно бежать за ним.
И вот — выставка открыта.
При входе лежала тетрадь, в которой расписывались посетители. В ней было две графы: имя и профессия. За первые часы (потом, в толкотне, расписывались немногие) отметились 44 вузовца, 36 учащихся (привожу профессии так, как их обозначали сами посетители), 18 рабочих и работниц (в их числе: 2 слесаря, кочегар, чернорабочий), 8 журналистов, 3 поэта (один из них Сулейман Рустам), 2 литератора, художник (А. Редькин), научный работник Бромберг, литературовед (А. Цинговатов), работник МХАТа (П. Марков), Б. Малкин — близкий знакомый Маяковского (без указания профессии), переводчица, репортер, 3 библиотекаря, библиограф, востоковед, юрист, 4 экономиста.
2 февраля в тетради появились подписи: Б. Ливанов (актер), 3-го — Весо Жгенти (писатель), 4-го — Вадим Баян (литератор), С. Кац (пианист), С. Сутоцкий (книгоуч). Расписался и один служащий ФОСПа (то
