“Если хочешь написать хорошую книгу, не надо торопиться,” – сказал мне 92-летний, не ведающий спешки и суеты, Александр Яковлевич Шнеер.
И от этой негромкой фразы в моём мироощущении как будто открылся какой-то новый канал. Словно я услышала голос самой вечности. И она сама остро взглянула на меня голубым внимательным взглядом, полным непостижимого для меня спокойствия…
Нет, не скажу, что с того дня я СОВЕРШЕННО вылечилась от боязни не успеть. Но теперь, когда я начинаю торопиться, нервничать и причитать: “Ничего, ничего не успеваю!” – я слышу голос моего дорогого друга, который мягко напоминает мне: “Если хочешь прожить хорошую жизнь, не надо торопиться”.
…А потом настал черёд Гавра и наших детей – быть очарованными Александром Яковлевичем.
Мы приезжаем к нему то вместе, то порознь, в любом составе. С каждым из нас у него совершенно особые отношения.
Мы обожаем слушать его рассказы. О том, как он учился в Швейцарии, в Бернском университете – когда-то ужасно давно: когда моя бабушка была ещё ребёнком. А Александр Яковлевич уже учился в Бернском университете! Но он рассказывает об этом так, словно это было совсем недавно.
А потом, в двадцатые годы, когда Александр Яковлевич писал букварь для красноармейцев, он придумал такую фразу:
“Мы не рабы, рабы не мы”.
Да, да, её придумал Александр Яковлевич!
– Погорячился… – с горьким сарказмом говорит теперь он. – Опрометчивая была фраза.
Но самый потрясающий из его рассказов – о том, как он ездил в Америку. В девятьсот одиннадцатом году восемнадцатилетним юношей. С тринадцатью рублями в кармане. Рассказ о том, как объездил Америку на трамваях, как работал на галстучной фабрике и ночным разносчиком газет… И о первой любви – к русской, умирающей от туберкулёза, девушке…
Он не смог там остаться – в прекрасной цветущей Америке. Хотя тётушка, к которой он туда приехал погостить, его уговаривала. Он мог бы там поступить в университет, его ждало блестящее обеспеченное будущее… Но он заболел ностальгией.
Его душа рвалась в Россию – в ту Россию, которая в начале двадцатого века для всего мира была средоточием духовности. Практичная, рациональная Америка была Саше Шнееру чужда.
И он вернулся.
И до сих пор не может себе этого простить.
– Ужасная с моей стороны была глупость. Если б я тогда знал, что нас тут ждёт!…
…Александр Яковлевич неутомимо пишет свою книгу, она почти готова, но издательство до сих пор не заключило с ним договор, и не торопится поставить её в план.
На днях он опять ездил в издательство, и вернулся страшно расстроенный и мрачный. Впервые я видела его в таком состоянии.
– Александр Яковлевич, ну что они сказали?
– Сказали: надо ждать. Сколько ждать? Я не знаю. Да разве в этой стране кто-нибудь это знает? Нет, не понимаю, зачем я вернулся…
А скоро Александр Яковлевич приедет к нам в гости, чтобы познакомиться с Ксюшей! Познакомиться и непременно подружиться. Он полагает, что 97 лет разницы в возрасте – не помеха для дружбы. И он совершенно прав!
…Когда мне был всего год от роду, Александру Яковлевичу было пятьдесят семь. И кто б мог подумать, что мы с ним, он и я – люди разных эпох и разных поколений – предназначены друг другу для нежной, задушевной дружбы? Что пройдёт три с небольшим десятка лет – и мы будем понимать друг друга с полуслова. О чём бы мы ни говорили: о цирке, о поэзии, о детях, или о нашем дурацком совке…
И только в одном вопросе нет у нас с ним единомыслия. Я, в отличие от Александра Яковлевича, верю, что и в другой жизни, и в иных измерениях мы найдём и узнаем друг друга. Я в это верю. А он почему-то сомневается…
Я смотрю в смеющиеся, сверкающие острым умом, голубые глаза Александра Яковлевича, и очень, очень хочу, чтобы он так же, как я, поверил в НЕРАЗЛУКУ.
– Я приглашаю вас на своё столетие! – торжественно говорит он. – Так что, пожалуйста, не назначайте на этот день никаких дел.
– Ну, разумеется, – говорю я. – Ни-ка-ких!
– Вы придёте?
– Непременно! 25 декабря 1993-го года я у вас.
– Прекрасно! Посмотрим на столетнего человека. Любопытно, не правда ли?
Мы дружим уже семь лет. Александр Яковлевич – мой первый и самый внимательный читатель. Его мнение для меня – важнее и интереснее всех критиков мира. (Если бы таковые вдруг решили обсуждать мои книги!)
И когда я начинаю новую книгу, я всегда думаю: “Что о ней скажет мой любимый друг Александр Яковлевич Шнеер?”
– Как же давно Вас не было! – воскликнул он, протягивая мне навстречу руки. – Я так соскучился!
Его рукопожатие крепкое и горячее.
– Я и сама ужасно соскучилась! Вы – первый, к кому я выбралась после рождения Ксюши.
Я опять в этой узкой, темноватой комнате, забитой книгами и афишами, а на маленьком диванчике напротив меня – сидит мой дорогой друг Александр Яковлевич.
Несколько минут мы просто смотрим друг на друга. И тихо радуемся.
– Нет, нельзя так долго не бывать, – говорит он с лёгким укором. – Я уж думал: Вы меня разлюбили…
– Александр Яковлевич! Я?! Вас?! Как это возможно? Я вообще не умею разлюбливать.
– Значит, мы с Вами похожи. И в этом тоже, – с удовлетворением говорит он. – Я тоже не умею разлюбливать. Уж если кого полюблю – так на всю жизнь. Ну, простите меня, что я мог подумать такую глупость. Прощаете?
– С радостью!
– А теперь рассказывайте о своей красавице. Она ведь у вас красавица?
– Она прекрасна!
– Я не сомневался в этом.
– А ещё она клоун! Клоун и трагик одновременно.
