Но он пропустил это мимо ушей.
– Его клоунады – наше всеобщее достояние! И мы, его ученики…
Я не дала ему договорить:
– У него
Красный носок сапога задрыгался в нервном танце.
– Я усовершенствовал все его трюки!
– Ах, боже мой, причем тут трюки?…
Улыбку словно бы стерли с его лица. И теперь я видела только его глаза, непонимающие и напряжённые.
– Кто вам позволил судить меня?
– Он. – Я кивнула на афишу, с которой грустно и насмешливо улыбался Клоун.
И вдруг гость в красных сапожках выпрыгнул из кресла, так, что оно, скрипя, отлетело и с грохотом ударилось о шкаф. В одно мгновение он оказался у афиши и с хрустом содрал её со стены.
– Вы!… Сидите тут в четырех стенах!… молитесь на кумира!… – и швырнул афишу на пол.
– Убирайтесь! Иначе я убью вас. – Услышала я свой голос, показавшийся мне чужим. В ушах звенело, сердце ухало, как молот.
– Ну-ну! – вновь оскалился он. Его глаза сузились до щёлок, и в этих щёлках было темно.
И тут он стал стремительно уменьшаться и отдаляться от меня… И вот уже превратился в карлика, маленького злого карлика в остроконечных красных сапожках, он приплясывал в другом углу комнаты, и строил мне рожи, показывая полсотни мелких мышиных зубов…
– Убирайтесь вон, – сказала я, чувствуя нестерпимую усталость.
Маленький тёмный вихрь пронесся мимо меня. С треском хлопнула одна дверь, другая…
Я наклонилась и подняла афишу. К счастью, лицо на ней не пострадало. Клоун всё так же улыбался мне своей чудесной, по-детски беззащитной улыбкой…
В комнату заглянул ты.
– Ку-ку, мамася!
– Ку-ку.
Я сделала над собой усилие и улыбнулась тебе.
– Ты зачем афишу сорвала?
– Это не я.
– А кто это был?
– Разве ты не вспомнил его? Это дядя-клоун, мы летом ходили в цирк, он там выступал…
– Не помню.
– Он ещё нас за кулисы водил, тигров тебе показывал в клетках, медведей… Там ещё такой маленький смешной медвежонок был, всё лапу сквозь решетку просовывал, будто поздороваться хотел…
– А… вспомнил. Ещё этот дядя невкусные конфеты давал. И говорил, что, если бы наш Клоун был жив, он бы никому уже не был нужен. И вы ссорились.
– Не ссорились, а спорили.
– А зачем он ходит к нам?
– Хочет, чтобы я работала на него, писала песни для его спектакля. Хотя я ещё в тот раз сказала ему, что ничего писать для него не буду.
– Зачем же он пришёл?
– Уговаривал…
– А ещё придёт?
– Нет, больше не придёт.
И опять было утро, опять трудное прощание. Шел дождь, дети играли в группе на втором этаже. Выйдя во двор, я взглянула на окна игровой комнаты. У одного из окон стоял ты, приплюснув нос к стеклу. Ты плакал.
Я помахала тебе. Ты попробовал улыбнуться, но улыбки не получилось, только жалкая, страдальческая гримасса искривила твоё лицо…
В этот вечер я задержалась. Когда пришла за тобой, всех детей уже разобрали, ты остался один, сидел с Любовь Петровной на скамейке, под глазами – тёмные круги, в глазах – тоска. Увидев меня, с рыданиями бросился мне на шею.
– Сын очень любит вас. Он так переживал, что вы задержались. Сидит и твердит: «Только бы ничего не случилось! Только бы ничего не случилось!»
– Что же со мной могло случиться, сынок?
– Не знаю… – выдохнул ты еле слышно.
По дороге домой.
– Ты почему так долго не шла?
– Я ездила по делам, сынок.
– По каким делам?
– Искала работу.
– У тебя же есть работа, твои рецензии.
– Но ты же знаешь, какая это ненадежная работа: сегодня – есть, завтра – нет, послезавтра – неизвестно… Я устала от этой постоянной неизвестности.
– А ты какую работу хочешь?
– Ох, Антоша… Какую хочу, я вряд ли найду. Хотела бы в издательстве где- нибудь, редактором. Хорошо бы не каждый день, конечно. Чтобы оставалось время на нашу жизнь…
Вечером, после ужина, мы делали гербарий, пришивали к альбомным страницам листья и цветы, собранные и засушенные тобой за это лето, уже прошедшее… Неожиданно ты схватил мою руку и несколько раз лизнул её.
– Ты что, Антончик?
– Я тебя облизываю – потому что на всех планетах так проявляется любовь.
– Дурачок ты.
– Ничего не дурачок. Я тебя лижу – и в меня сразу вскакивает двести миллиардов витаминов!
Потом ты рисовал, как всегда – шариковой ручкой, упорно не признавая ни красок, ни цветных карандашей. Рисовал и делал пояснения к рисункам:
– Это – космос огромных планет и крошечных солнц. Это – солнечная система без солнца, и поэтому вместо планет такие блины без атмосферы…
Утром по дороге в сад.
– Ты опять едешь по делам?
– Опять.
– Приходи за мной пораньше.
– Я постараюсь.
