Горе, как черная дыра, засасывала меня в себя, отнимая все эмоции, все чувства и убивая меня. Я ходила, ходила, ходила, не зная, что теперь делать с собой. А потом случилось то, что случилось. И после того, что случилось, я умерла совсем. И вот тогда, когда я умерла совсем, я написала первые мои листки. Сама не знала, зачем. Мне не с кем было поговорить, а сохранять в себе все события тех дней оказалось выше моих сил. Я села, схватила тетрадь и написала нечто под названием «день Х». И после этого дня Артем исчез из моей жизни, как призрак. И Алиса Новацкая тоже. Она умерла, оставив после себя только Элис. Только Элис.
Из разговора с психоаналитиком.
– Не стоит принимать все ее слова за чистую монету. Она попала в тяжелую ситуацию…
– Тяжелую? Вы называете это просто – тяжелая ситуация? – Миша аж захлебнулся возмущением.
– Почему бы это не назвать так? – отрешенно и холодно продолжил врач. Эта ситуация начинала его раздражать. Одно дело – беседовать с готовым к работе человеком, класть его на кушетку, предлагать варианты, давать советы. И совсем другое – вот так окунаться в драму, которая уже давно закончилась и оставила все максимально возможные тяжелые последствия. Окунуться, и при этом еще чего-то обещать человеку, надеющемуся все эти последствия убрать. Наркоманы неизлечимы. Это является непреложным фактом в девяноста девяти процентах. Очень удобно измерять все в процентах, когда надо отгородиться от живого искалеченного человека. Что может поменяться оттого, что он влезет по шею в эту историю? Что может значить то обстоятельство, что со всей очевидностью можно выстроить ту цепь, тот путь, по которому провел рок эту девочку? Ну и что? Да, я знаю, почему она стала такой. Почему она теперь бесцельно шляется по городу, курит анашу и рыдает по ночам. Почему она решила тогда, что ее жизнь окончена. И что?
– Это же кошмар. Неужели можно просто пройти мимо и ничего не попробовать сделать? – Миша от бессилия ударил кулаком по столу.
– Что вы хотите, чтобы я сделал?
– Верните ее, – умолял он.
– Я не могу, – устало опустил плечи врач. – Она не хочет, вряд ли когда-то захочет вернуться.
– Почему?
– Потому что вернуть ее еще можно было тогда. Тогда, когда ей было шестнадцать лет. А теперь…
– Что теперь? Ей всего девятнадцать! Она прекрасная молодая женщина, у нее прелестная дочь, которую она даже не замечает. Она… – Миша тяжело сел на край стула и опустил глаза.
– Что?
– Она смотреть не хочет на мужчин, ей наверняка до сих пор больно.
– Без сомнения. Только проблема-то в том, что все процессы происходят исключительно на бессознательном уровне. И там же формировалось ее отношение к себе.
– Какое отношение?
– Она свято верит в то, что ее место – на самой грязной помойке этого мира.
– Не понимаю, – вытаращился Миша. – Как это на помойке? Она так хороша, поет, играет на гитаре. С ней интересно, они обаятельна…
– Это вы так ее воспринимаете. Возможно, что в реальности есть еще немало людей, которые воспримут ее также, как и вы. Но мы говорим о ее внутреннем пространстве. Вот в нем ее место – на помойке. И это не имеет никакого отношения к ее подлинным душевным качествам и иным характеристикам. Вот в чем проблема.
– Бред какой-то. Но почему? – Миша принялся с яростью расчерчивать лист бумаги. Психоаналитик с пониманием посмотрел на жирные линии. Вот анализировать такие художества – его профиль. А бороться с косностью и непроходимой тупостью этого социума он не подписывался. Достаточно того, что его личные дети не соприкоснулись с такой родительской слепотой. Можно надеяться, и внуки тоже получат максимум понимания и поддержки в переходном возрасте. Но вокруг огромное количество детей, переломанных также, как и эта Алиса. И ничего с этим он поделать не мог. И не хотел.
– Как бы вам объяснить. Давайте пойдем сначала. Уже можно делать некоторые первичные выводы. Только не думайте, что, разобравшись, вы сразу же побежите и все вернете на свои места. Такого не бывает.
– Я понимаю.
– Тогда слушайте. Помните, вы рассказывали мне о безобразной сцене у нее дома.
– Когда приперся тот придурок, который ее увез.
– Да. Кстати, я все-таки допускаю, что именно он, судя по ее записям, вышвырнул ее из своей жизни.
– Ужас. Невозможно поверить…
– Во что? Что иные особи мужского полу способны нанести болезненный удар, даже не заметив? Это вас удивляет? А по статистике такие травмы переносят практически все девочки. И, между прочим, мальчики тоже. Никакой особенной разницы. И не в этом, собственно, дело. Вернее, не только в этом.
– А в чем?
– Если можно судить по вашим воспоминаниям, ее родители устроили тогда ей безобразную сцену.
– Очень. Обзывали чуть ли не проституткой. И ведь мы не в постели валялись, а чай пили.
– Именно. То есть, она не давала им реального повода предполагать, что пошла по так называемой наклонной?
– Никакого. Мы же тогда очень близко общались. Она просто играла в театре, училась петь, проводила много времени со мной. Мы встречались, как обычная пара.
– Я вам поясню. По-видимому, ее родители не смогли правильно перестроить отношения с дочкой, когда та выросла. Не смогли принять ее как взрослую женщину.
– Это уж точно, – фыркнул Миша. – Какая там женщина! Грязь из-под ногтей – не больше!
– И надо думать, что подобное отношение ей демонстрировалось в течение довольно долгого времени.
– Она немного рассказывала, но упоминала. И о брате, и о родителях, которые как ополоумели и бросаются на нее постоянно. Прямо хоть домой не ходи.
– На самом деле такая реакция вызвана страхом потерять ребенка, страхом, что с ним что-то случится. И иногда страхом потерять семью, если отношения между родителями реально связаны только детьми.
– Она говорила, что когда она уехала в Питер, родители развелись.
– Тогда тем более. Однако выразить подобные чувства и страхи честно способны единицы. Остальная огромная масса только немотивированно орет, скандалит и сыплет оскорбления и угрозы. Как в нашем случае.
– Как у нас, – повторил Миша, глубоко задумавшись. – Но ведь она-то и не подозревает, что ее боятся потерять!
– Именно, – воскликнул врач и вытер лоб. Он почему-то вспотел. – Мы с вам, конечно, только теоретизируем, это надо помнить. Но если предполагать – то конечно… Алиса принимала все упреки и оскорбления за чистую монету. То есть – была-жила девочка, мамина радость, папино счастье, а вдруг стала монстром. И если подобные вещи длятся достаточно долго, то ребенок начинает в это верить.
– И что? Что он будет делать?
– Нормальной реакцией на такое систематическое унижение личного достоинства – попытаться получить высокую оценку у других. Часто – через любовь.
– То есть, если меня кто-то любит, то значит – я не так уж плоха, как уверяют папа с мамой? – неуверенно произнес Миша.
– В целом верно, хотя мотивация может отличаться.
– А ее этот Артем…
– Если это был Артем. Да. Он тоже как и родители, дал ей понять, что она – дерьмо на палочке в стеклянной баночке.
– Кошмар!
– Судьба, – поднял руки доктор. – Если б вы только знали, сколько людей проходит этим путем. Теряя
