тот второй человек? Мое внимание привлекла дыра в стене. Мне показалось, что я слышу, как работают кузнечные мехи. Я посмотрел в дыру. Там никого не было, но я услышал вздох ребенка.
— Кто там?
Мне никто не ответил.
— Есть там кто-нибудь? — крикнул я.
Тихий девичий голосок ответил:
— Да, я, Захра.
Я вздрогнул от неожиданности и проговорил:
— Можно мне тебя увидеть?
Из темноты, из-за средневековых кузнечных мехов сверкнули испуганные глаза. Глаза Захры, внучки кузнеца.
Шесть месяцев спустя я закончил рукопись, которая состояла из подобных историй.
Я послал ее в различные издательства Тегерана, но в то время никто не решался ее опубликовать. Отчаявшись, я отправился в самое крупное издательство. Редактор, пролистав мою рукопись, сказал:
— Возвращайся через час.
Я отправился в кафе, заказал что-то перекусить и несколько стаканчиков чаю, чтобы скоротать время.
— Это серьезная хроника, литературный манифест. Я бы очень хотел это издать, но, к сожалению, не могу, — сказал редактор, когда я вернулся в его кабинет.
Это был мой последний шанс, я стоял на улице, не зная, куда податься.
Было многолюдно, и мне это не нравилось. Я свернул в тихий переулок. Кто-то окликнул меня:
— Подожди!
Я обернулся и увидел молодого мужчину, я узнал его, это был вахтер издательства. Я надеялся, что редактор послал его за мной, потому что передумал. Он схватил меня за руку и зашептал:
— Если хочешь, я издам твою книгу нелегально. Я не могу тебе заплатить, и, после того как ты отдашь мне рукопись, мы больше никогда не увидимся. Ты меня не знаешь, я тебя не знаю. Договорились?
Это было время революции и войны, время, когда твоя возлюбленная в одночасье могла стать женой другого. Мне нужно было быстро принять решение.
— Договорились.
Я вручил ему рукопись, мы обменялись рукопожатием, нам больше не суждено было встретиться.
— Подожди минутку! — крикнул он. — Мне нужно имя, имя писателя. Я же не могу напечатать твое имя на обложке. У тебя есть псевдоним?
Второй раз в моей жизни мне задали этот вопрос. В этот раз мне также не пришлось долго думать:
— Рэфик Фоад!
С Рэфиком Фоадом, доктором, которого впоследствии казнили, я познакомился еще студентом. Позднее он стал известен и уважаем в Курдистане. У него не было своей практики, и он ездил по холмам и долам на старом джипе от пациента к пациенту.
Во время моей поездки в Курдистан я на неделю остановился у него. Он жил у родителей в большом старом доме. Было здорово вновь увидеть его спустя столько лет, к тому же я мог сопровождать его во время визитов к больным.
Когда я решил продолжить путь, он вывел коня из стойла, вручил мне ружье и сказал: «Езжай на этом проверенном скакуне по моему Курдистану и пиши о нашей боли».
Вскоре его арестовали. Вернувшись в Тегеран, я узнал, что его казнили.
Вахтер сдержал свое слово. Моя первая книга на персидском языке была опубликована и продавалась на улицах. На обложке красовалось имя Рэфик Фоад.
Я купил один экземпляр, быстро вдохнул запах его страниц и спрятал за поясом брюк. Мое сердце бешено колотилось от счастья.
7. Американцы
Я был свидетелем разных направлений американской политики, но до сих пор так и не смог понять американцев. На протяжении двадцати пяти лет они использовали шаха, чтобы, словно полицейские, следить за Персидским заливом, но чего они добились? Тоталитарного теократического режима.
В 2001-м американцы вошли в Афганистан, затем они со своими танками вторглись в Ирак. Но чего они достигли этим?
Из-за американской политики миллионы людей стали беженцами, и многие из них нашли пристанище в Европе.
Некоторое время назад ко мне в магазин заходил один турок, мой клиент. Он торгует недвижимостью, и у него под мышкой были зажаты большие свертки со строительными чертежами.
— Вы занимаетесь новым зданием? — спросил я, снедаемый любопытством.
— Мы строим мечеть. Количество мусульман в Амстердаме увеличилось, и потребовался более просторный молельный зал.
Позднее я пошел посмотреть на то место, где собирались возвести самую большую мечеть в Европе. Там как раз забивали сваи. Мой турецкий знакомый увидел меня и предложил мне сигарету.
— Это здание будет дорого стоить, потребуется несколько миллионов, чтобы его построить. Откуда возьмутся все эти деньги? — спросил я его.
— Это мечеть, Аллах позаботится об этом, — сказал он с улыбкой.
Я покачал головой.
— Невероятно, мавры, то есть марокканские берберы, несколько веков пребывали в печали, ожидая исполнения своей мечты. Они построили Мескиту в Кордове, несомненно самую красивую мечеть в мире, но им не удалось завоевать оставшуюся часть Европы. Они были повержены. Теперь, десять веков спустя, сотни свай забиваются в центре Амстердама, чтобы осуществить мечту тех марокканских берберов.
Турок громко рассмеялся, поиграл со своими четками, привезенными из Мекки, и подмигнул мне.
— Как говорят голландцы, мечты обманчивы, не так ли?
Я никому не рассказывал о своей книге, но не смог противостоять желанию поделиться этим с дядей Джалелем. Он в то время уже работал на улице Лалезар в киностудии, где снимали документальные фильмы. Улица Лалезар в то время была чем-то вроде Голливуда в миниатюре.
Завидев меня, он вышел из-за монтажного стола, и мы обнялись:
— Наш бунтарь принес какие-то важные новости, раз зашел ко мне без предупреждения. Рассказывай!
Я протянул ему книгу. Он сразу понял, что написал ее я. Он погладил обложку, раскрыл книгу, пролистал ее, прочел несколько абзацев, посмотрел мне в глаза, поцеловал меня в лоб и сказал:
— Я слышал о ней. Я ждал появления твоей книги, но это не она.
— Почему нет? — спросил я, разочарованный.
— Забудь Маркса, Ленина, Че Гевару, Кастро и остальных. Напиши собственную историю, ты ярко и драматично описал жизнь, но это не искусство. Как писатель ты не присутствуешь в книге. Повествование ведешь не ты, а Че Гевара.
Я был почти сломлен тем, что дядя Джалель раскритиковал меня, и все же я чувствовал себя счастливым, когда вышел на улицу и пошел по направлению к площади Тупхане.
