Санька в эту мамину жизнь не допускалась ни под каким видом. Поэтому у Саньки образовались еще две радости в жизни – мамы почти никогда не было дома, и у них появилась домработница Надежда Петровна – тетя Надя. Она гладила Сашку по головке, скорбно вздыхала над ней и по-бабьи жалела ее, а почему – маленькая Сашка не знала. А еще тетя Надя готовила ей всякие вкусности, запрещенные, конечно, но это была их с тетей Надей тайна. Потом у нее что-то случилось в семье, и тетя Надя стала приводить с собой дочь – Лилю Иванову.
Конечно, мама была против, и Сашка слышала, как тетя Надя плакала и что-то объясняла ей. Вечером, нарушив весь идеальный распорядок, Санька притворилась, что спит, дожидаясь папочку с работы, ей так хотелось, чтобы девочка Лиля осталась и тетя Надя тоже, и она решила, что надо уговорить папу помочь в этом деле.
Она знала, что папа всегда ужинает один, и, соблюдая конспирацию, выбралась из постели и пошла в кухню. Но рейд не удался — Санька поняла, что в кухне разговаривают родители. И подслушала, конечно!
— У нее могут быть болезни, — раздраженно убеждала мама отца. — Мы понятия не имеем, какие у этого ребенка отклонения, может, она воровка!
— Перестань, Аня, какие отклонения?
— Да любые, и вообще, я не желаю, чтобы она общалась с Александрой, а это неизбежно, раз она будет находиться здесь.
— Анна, я устал и не собираюсь выслушивать этот бред! Если тебе не нравится, как работает Надежда Петровна, найди другую домработницу, ребенок здесь ни при чем! Если они подружатся с Сашенькой, так и слава богу! Пусть дружат себе на здоровье.
— Ты что, не понимаешь?! Это люди не нашего круга, и Александра не должна с ними дружить! И с их детьми тем более!
— Все, Аня, хватит! Мне все это неинтересно, разбирайся сама!
Сашка поняла, что папа не поможет, и тихонько вернулась в свою кровать.
Но девочка Лиля осталась, и приходила к ним после школы, и уходила вместе с тетей Надей вечером. Мама не могла найти другую домработницу, которая за небольшую зарплату была поваром, уборщицей, тащила на себе все хозяйство, да еще занималась всем, что касалось Сашкиной жизни: отводила в школу, встречала, покупала ей одежду, водила в кружок, ходила на родительские собрания.
Саша подружилась с Лилей. Учила ее делить в столбик, объясняла дроби, а потом и синусы с косинусами, давала уроки английского. Конечно же, втайне от мамы. Но на настоящую дружбу у Сашки времени не было в ее идеальной учебе.
Одноклассники Сашку побаивались, сторонились и немного презирали за пятерки и полную отстраненность, она не принимала участия ни в какой общественной жизни.
Никогда. У нее еще были английский, спорт и химический кружок при университете.
Когда она поступила, одногруппники смотрели на нее как на ребенка — странного и оттого чужого. Человек так устроен — он ненавидит и боится всего, что не понимает, что выходит за рамки общепринятого. Вернее, в другой последовательности — боится и оттого ненавидит.
Александра отгораживалась от социума и коллективного сознания высоченным забором, не разрешая себе обращать внимание на пренебрежительную презрительность окружающих.
У нее была своя задача — идеальная Александра Романова. Как царица.
В университете это жгучее стремление угодить маме несколько ретушировалось, перестало быть первоочередным и единственно определяющим, тихо прокравшись и спрятавшись куда-то глубоко в подсознание и все чаще вызывая обиду и непонимание — почему?
Но у нее началась другая жизнь!
Захватывающая, интересная. Саша занималась самым любимым делом в жизни!
У Саши был чудесный, замечательный руководитель, друг отца, Герман Александрович Кохнер. Гений, академик, гигант!
И Санька ухнула головой в науку, еще сильнее отгораживаясь от людей и реальности.
Папа гордился ею необычайно, брал с собой на разные научные сборища, еще студенткой, что было не принято и негласно запрещено. Но папа не обращал внимания на шушуканье и недовольные, осуждающие взгляды — он понимал Сашкины возможности и стремления как ученого. За эти самые лучшие в ее жизни годы они сблизились с отцом и стали неразлейвода — везде вместе!
Наверное, ей нельзя было быть такой счастливой!
Несчастья повалились, словно прорвалось что-то на небесах.
Наука стремительно нищала, умирала. От полноценной работы оставалось все меньше и меньше, как и от заработков. Решался вопрос о принятии папы в академики, но…
Папа, папа, папочка заболел раком!
И все!
Вся жизнь Александры сломалась и разлетелась на куски.
Папа как-то сразу тяжело слег, требовались дорогостоящие лекарства, уход, хорошая клиника, а ничего этого не было! Звание академика папе забыли дать, не до того было Академии наук, заработков Александры и тех денег, что начисляли папе, катастрофически не хватало. Санька надрывалась: читала лекции, подрабатывала, как могла, писала статьи свои и за деньги халявщикам от науки — все без толку — гроши!
Зато прибавилось еще одной заботой: мамины истерики и требования. Никаких таких «денег нет» она не понимала!
«Их может не быть на что угодно: на вас обоих с отцом, ваши лекарства, врачей, на твое метро — но только не на меня!»
По инерции «идеальная» Сашка отказывала себе вообще во всем и отдавала все, что могла, маме.
— Это что?! — возмущалась мама, рассматривая купюры. — Ты называешь это деньгами?!
И, окатив Саньку презрительным высокомерием, царственно выплывала из комнаты. Теперь такая сцена повторялась регулярно.
Александре пришлось продать любимую, замечательную дачу в Малаховке. Папе становилось все хуже, лекарства стоили каких-то космически нереальных денег, а их не было!
— Что ты натворила?! — кричала на нее мама. — Где я, по-твоему, должна отдыхать?!
Сашка ответила ей мысленно где!
К этому времени она уже научилась материться, про себя, конечно, и… и ненавидела мать!
Темной, мутной, илистой волной из глубин Сашкиной души поднялась эта ненависть. Ненависть и брезгливость какая-то, а также ясное осознание, что за человек ее мать. Сашка этой ненависти боялась, ужасалась самой себе, не понимая, как можно ненавидеть свою родную мать. Хорошо хоть виделись они редко из-за Сашкиной работы на износ и безвылазного сидения в больнице возле отца, это ее спасало от дурных мыслей.
А потом умер папа.
И с ним умерла вся Сашкина прежняя жизнь, не оставив никакой надежды на будущее, поделившись лишь безнадегой!
Она теперь жила в иной реальности — с мамой, с нищенским существованием на свою ученую зарплату и бесконечными мамиными требованиями обеспечить ее соответствующим образом, скорее всего по-царски.
И с дневниками. Папиными.
Чувствуя близкую смерть, он рассказал Саше, где в его кабинете находится коробка с дневниками, и попросил:
— Потом прочитаешь. А когда прочитаешь, прошу тебя, доченька: прости меня.
И плакал долго, держа Сашку за руку ослабевшей, худой, обтянутой пергаментной истончившейся пожелтевшей кожей ладонью.
Сашка испугалась этого «прости!» и неизбежного «потом».
«Потом» случилось очень быстро после того разговора — через двадцать два дня. Она похоронила