папу и что-то в самой себе, что-то очень важное, определяющее, закидали влажными комьями земли могильщики вместе с папиным гробом.
Одним майским поздним вечером она узнала, что именно похоронила в себе.
Она возвращалась поздно, после десяти вечера домой. Саша подрабатывала репетиторством, готовила одного мальчика к поступлению в институт, естественно на химический факультет. Жил мальчик со своими родителями на окраине Москвы, на дорогу в один конец она тратила по часу.
Был май, радостный, предвещающий лето, с молодой яркой листвой, неожиданно теплыми вечерами, грянувшими после затянувшихся дождей, как мажорный аккорд. Ничего этого Александра не видела, не замечала, находясь в постоянном состоянии усталости, с какого-то времени ставшей такой привычной, что она на нее не обращала внимания, как на давно запущенную болезнь, — болит и болит, привыкаешь и не замечаешь.
Сашка тащила тяжелые сумки с продуктами, которые купила в далеком спальном районе на оптовом рынке, она всегда их там брала, два раза в неделю, когда ездила к ученику, там было намного дешевле, чем в ближайших к дому магазинах в центре Москвы, где они проживали с мамой. Сумки оттягивали руки, Саша останавливалась, передыхала, разминала ладони и, подхватив свой драгоценный бытовой груз, шла дальше.
Так бы и прошла, но остановилась в очередной раз, отдыхая. Посмотрела по сторонам и увидела мужчину, сидящего прямо на тротуаре, вытянув ноги, опершись спиной о стену дома и низко опустив голову на грудь. И редкие прохожие старательно его обходили, неодобрительно, презрительно косясь. А Санька вот не обошла, ничего, по обыкновению, не замечая от усталости, остановилась передохнуть в полуметре от его вытянутых ног.
«Пьяный», — подумала сразу первое приходящее на ум. Саша пригляделась повнимательнее. Может, он и был пьяным, но не алкаш, не бомж, это точно — одет весьма прилично, а при внимательном рассмотрении оказалось, что и дорого. А еще он плакал.
Здоровый такой мужик, лет около сорока пяти, дорого одетый, сидит в центре Москвы на тротуаре и плачет — ничего себе сюжетик!
И Сашку что-то зацепило.
Она волоком подтащила сумки к нему поближе, чтоб кто-нибудь, проходя мимо, ненароком не спер ее полумесячную зарплату в продуктовом эквиваленте, присела на корточки возле него и спросила — больше настороженно, чем участливо, с надеждой на его отрицательный ответ:
— Вам плохо?
Он медленно поднял голову, посмотрел на нее заплаканными, покрасневшими глазами, удивился.
«Сейчас пошлет!» — подумала Сашка.
— Очень, — признался он.
— Вызвать «Скорую»? — обрадовалась она простому логическому объяснению такого сидения на асфальте.
— Нет.
— У вас случилось что-то? — теперь расстроилась она, поняв, что он не болен и даже не пьян. Выпивший наверняка, запашок-то был, но не пьян точно!
— Мне очень плохо, тошно так, что не продохнуть!
Почему? Зачем? Он ей признался, словно душу вывернул.
— Горе? — сделала последнюю попытку привязать все к простому объяснению Александра.
— Нет, не горе и не беда, не пьянка, не сердце, не любовь несчастная, — ровным, не окрашенным эмоциями голосом отозвался мужик. — Очень, очень тошно! Устал так, что не чувствую ничего, как лабораторный хомяк, вынужденный все время бежать в колесе, пока не подохнет. Знаете, проводят такие эксперименты ученые, заставляют хомяка или крысу, не знаю, все время бежать. Если он останавливается, его бьет небольшим разрядом тока, и он бежит, пока не упадет от усталости и не сдохнет!
Сашка смотрела на него во все глаза, разглядывала выражение его глаз, от многочисленных неоновых витрин и фонарей было совсем светло, и она видела очень ясно, как он на нее смотрит и что кроется в его глазах. Ее продрал мороз по коже — пробежал тем самым током, который дают лабораторной крысе, по позвоночнику и застрял где-то в затылке, подняв волосы дыбом.
Она плюхнулась рядом с ним на асфальт, тоже вытянув ноги и не находя в себе сил отвести взгляд от его глаз.
— А… — протянул он, — вижу, вы меня понимаете.
Она понимала! Она вдруг прочувствовала до самого дна эту отупляющую, перешедшую все возможные пределы усталость, уже давно не только телесную, пожравшую все: душу, жизнь, будущее, которого просто нет, все женское в ней, молодое и не молодое, все мозги, стремления, надежды, эмоции — все, все!!!
И тошно — это хоть какая-то эмоция, маленьким зеленым, чахлым росточком пробившаяся через слой черной равнодушной пустоты.
— Понимаешь, — объяснил мужик, — эта усталость, бег непрекращающийся убил меня. У меня друг умер недавно, лучший друг! Единственный! А я сижу на поминках, слушаю, что говорят, поминая его, и понимаю, что ничего не чувствую, даже горя! Втихаря на часы поглядываю, прикидываю, когда смотаться можно, еще поработать успею, к любовнице на часок заехать и домой, спать. Нет человека, понимаешь? Не его, он-то человеком умер, меня нет! Я вот сегодня понял, что даже не мечтаю ни о чем! Хотя бы о чем- нибудь!! Все безразлично, ничего не цепляет — тупо, тошно, никак! Если человек перестает мечтать, значит, он умер!
— Ну вот ведь плачете, жалеете себя, может, оживаете? — предположила она.
— Плачу от бессилия!
Она отвела от него взгляд, подтянула к себе одну из сумок, достала из нее батон хлеба, отломила кусок.
— Будете? — предложила Сашка.
— Буду, — вздохнул мужик и взял предложенный хлеб.
Сашка отломила и себе, откусила. Они жевали молча, глядя куда-то вперед, вздыхали потихоньку каждый о своем.
Мечтать! Наверное, это было бы прекрасно — мечтать! Она давно уже ни о чем не мечтала, даже о том, что вот случилось бы такое счастье, свалились бы деньги с небес или распродажа копеечная дорогих товаров, продуктов — ну хоть на таком уровне!
Они так же молча съели еще по куску булки.
— Вам нельзя сидеть на земле, застудитесь, — проявил неожиданную заботу мужик.
— Вам тоже ни к чему.
— Да, некрасиво я как-то, — осмотрелся он вокруг, оценивая ситуацию. — Давайте вставать!
Он поднялся, помог встать Сашке и оказался намного ее выше, она посмотрела ему в лицо, запрокинув голову.
— Спасибо вам, девушка, вы мне помогли. Надо, наверное, познакомиться? — неуверенно спросил он.
— Нет, — не согласилась Сашка, — вы мне тоже помогли. Без имен помощь честнее.
— Да. Вас проводить?
— Нет, это уже из области обычной жизни, а откровения такого уровня для обычной жизни неприемлемы. До свидания, — улыбнулась Сашка.
— До свидания, — улыбнулся он в ответ, поцеловал ей руку и шагнул в сторону.
Она посмотрела в его удаляющуюся широкую спину, подхватила свои сумки и медленно пошла к дому. Но, пройдя всего несколько шагов, остановилась, замерев, захваченная врасплох пришедшей неожиданной мыслью.
Она, молодая, здоровая женщина, много чего уже добившаяся в жизни, не мечтает, даже не думает, о любви, любимом мужчине, семье, детях! Даже о сексе не думает и не мечтает! Ни о чем, нормальном, естественном в любом возрасте, тем более в ее!! Ей же еще и тридцати нет, а она не живет, не дышит, у нее даже будущего нет!!
