расслабляет.
Многое им досталось по наследству, если не все, что у них есть, включая даже их
Амортизатор – вот мы кто, буферный каскад переходного периода.
Последняя мысль ему понравилась. Это надо бы записать, подумал Рыжюкас. Такими фразами он дорожил, как единственным, что осталось ему от технического образования.
Допив виски, Рыжюкас кивнул барменше. Она с готовностью потянулась к стакану. Но он отрицательно покачал головой и попросил счет.
Компания в углу забеспокоилась.
Похоже, сейчас этот «буферный каскад» будут бить…
Расплатившись, Рыжюкас вышел на улицу.
От туманного воздуха закружилась голова. Рыжюкас глубоко вдохнул и поднял воротник плаща. Из круглых дырок бетонного козырька на площадку перед дверьми вертикально падали столбы света, похожие на частокол.
Компания уже расположилась внизу мрачным полукругом. Гитары у них не было. Берегут инструмент, жмоты.
А как бы красиво: хрястнуть гитарой по лысой башке. «Шведы в таких случаях выстраивались 'свиньей', – мелькнуло у Рыжюкаса, – действительно, свинство: хотя бы для начала нападали по одному…»
Чуть в стороне, глубоко засунув руки в карманы плащей, стояли Сюня и Мишка-Дизель. Сюня смотрел на Дизеля и что-то ему тихо говорил. Казалось, происходящее им безразлично. «Кого-то сейчас будут бить? – Пожалуйста! Только, если, можно, не нас…» Дизель, старательно работая желваками, пытался нанизать дымное кольцо Сюне на нос.
Увидев приятеля, Сюня снял очки. Он всегда снимал очки.
Рыжюкас, поднял воротник плаща и шагнул на ступеньку вниз.
В это время подкатил белый «Вольво», из него неторопливо выбрался Мишка Махлин. Не закрывая дверцу машины, он склонился к водителю, что-то ему объясняя.
Долговязый рванулся навстречу Рыжюкасу, но, видимо, поторопился, не посмотрел сначала налево, потом направо, из-за чего обратил внимание на Махлина, только налетев на его подножку, которую тот неожиданно и достаточно ловко выставил, с удовлетворением отметив, что долговязый грохнулся на ступеньки прямо к ногам Рыжюкаса.
В ту же секунду Дизель положил руку на плечо доброго молодца, стоявшего с ним рядом, и вежливо повернул его к себе.
– Добрый вечер, – сказал он.
Парень от неожиданности пролепетал что-то похожее на «здрасте». И пригнулся. Мишка-Дизель положив ладонь ему на голову, любовно подтянул его к себе. Потом ребром ладони резко ударил по шее. Тот согласно кивнул и отвалился в сторону.
– Этому пока хватит, – констатировал Дизель. Обычно молчаливый, в драке он любил рассуждать.
Рыжюкас, ступив прямо на спину растянувшегося на ступеньках долговязого, подался вниз, выставив руку вперед:
– Прямой, левой, в голову – оп!
Парень, стоявший за долговязым, сел на землю прямо перед «Вольво», видимо, плохо соображая, что произошло.
«Наверное, ему больно», – отметил про себя Рыжюкас, подыскивая очередной объект для воспитательной работы. Но все были при деле. Мишка-Махлин и Сюня «уговаривали» двух парней не нервничать и не суетиться, причем, одному Махлин закрутил руку за спину, пригибая его к земле, а на второго Сюня наскакивал, крутясь как юла и подпрыгивая. После каждого поворота голова парня вздрагивала, как от электрошокера, но он не падал. Сюня дрался, как всегда, только ногами, но бил несильно, как бы шутливо отрабатывая прыжки.
Еще какое-то время у входа в кафе слышались только деловое сопение и глухие удары.
Хорошо, что они пришли втроем, мальчики попались спортивные, подумал Рыжюкас, уходя в сторону от удара поднявшегося долговязого. Тот по инерции пронесся мимо и врезал кулаком в глаз некстати подвернувшемуся Сюне.
– Ну, это уж слишком!
Рыжюкас отступил и, как бы заинтересовавшись чем-то позади, непростительно, словно какой-нибудь лох, оглянулся… Долговязый кинулся к нему. Рыжюкасу только этого и ждал.
– Левой, левой, правой, корпус, корпус, голову, левой хуком, правой…
Стоп! Тут ведь не ринг, чтобы проворачивать комбинации по семнадцать ударов. Долговязый даже не растянулся, он заворочал головой и пошел, обхватив голову руками, на проезжую часть, получив вдогонку смачный пинок пониже спины. Это выступил не на шутку разозлившийся Сюня, пнувший обидчика, как всегда, изящно – с прыжком и переворотом.
Махлин подхватил долговязого и, оттащив в сторону, что-то в нем крутнул, как повернув выключатель, и положил человека на тротуар, заботливо подстелив под голову упавшую в грязь кепку. Оглянулся. И поволок второго. Он решил сложить их штабелем, как дрова.
Вот и все, подумал Рыжюкас. Этим ребяткам, похоже, еще не приходилось так резко проигрывать. Но без этого нельзя, невозможно научиться побеждать. Вообще ничему невозможно научиться, не получив всего положенного. Как это говорилось у древних – ненаказуемый не обучается.
…В привокзальном отделении милиции они, как обычно, виновато и несвязно, лепетали что-то насчет самообороны.
– Ничего себе самооборона, – дежурный насупился и кивнул в сторону двух парней, сидящих на скамейке (остальные успели смыться). – Еще три минуты такой самообороны, и их бы ни в одну больницу не приняли… Будем оформлять протокол…
Но ничего страшного. Он просто расчувствовался, запутавшись в воспоминаниях, а потом из-за двух стаканов виски слегка сдвинулась реальность. Вместо милиции здесь давно уже полиция, да и комбинацию из семнадцати ударов он уже вряд ли смог бы отработать… Как тогда вряд ли сумел бы опорожнить два стакана виски, закусив одной конфеткой…
На самом деле все произошло несколько иначе…
Компания молодых любителей приключений действительно расположилась мрачным полукругом. И чуть в стороне действительно стояли трое взрослых, солидных, если не сказать пожилых, мужчин. Они, как всегда, вовремя появились. Чтобы, как всегда, вытащить Рыжего из беды…
Долговязый и впрямь рванулся навстречу Рыжюкасу, но, видимо, поторопился и, споткнувшись о ногу Сюни, чуть не грохнулся к его ногам. В ту же секунду Мишка-Дизель положил руку на плечо доброго молодца, стоявшего с ним рядом, и вежливо повернул его к себе.
– Labas vakaras[5], – сказал он по-литовски.
Парень от неожиданности пролепетал что-то среднее между «labas» и «здрасте».
– Mustis negrazu, – пояснил ему Мишка-Махлин. – Pradzioje patinka, о ро to skauda. Ir gali patekti i policija…[6]
– Драться нехорошо, – авторитетно подтвердил Сюня по-русски. – Спросите у него. Он, – Сюня показал на Рыжюкаса, – он знает.
– Драться нехорошо, – наверное, впервые в жизни согласился Рыжюкас. – Labai negerai…[7] И первый раз в жизни посторонние мальчики ему поверили. Драться ведь и правда нехорошо.
Расставшись с обескураженной и пристыженной компанией, четверо пожилых мужчин вышли на привокзальную площадь.
Такси на стоянке сгрудились, как стадо мокрых животных. Блестящие от дождя машины в синем отливе
