некоторое время настойчиво потребовал исполнения приказа, дело дошло до резкого разговора, в ходе которого адмирал попросил освободить его от этого задания. После этого в узком кругу абверовцев вошла в обиход классическая фраза полковника Пикенброка о том, что давно пора бы посоветовать г-ну Кейтелю довести до сознания фюрера, что «мы — военная разведка, а не кровожадные псы из СС или СД». А когда в сентябре 1942 г. Кейтель в отсутствие Канариса вновь поднял вопрос о Жиро, Лахузен, не знавший о разговоре Кейтеля с Канарисом, сказал, что адмирал оставил это дело лично для себя. Тогда Кейтель захотел узнать, не станут ли «соседи» (т. е. СД или гестапо) предпринимать что-либо в этой связи. И Лахузен наобум ответил «да». Тем самым он оказался в крайне неприятном положении: нужно было срочно доложить об этом разговоре Канарису, который к этому часу вылетел из Испании в Париж. К счастью, Мюллера тоже не было в Берлине. Лахузен немедленно вылетел в Париж и встретился с Канарисом в отеле «Лютеция», где располагалась резиденция разведцентра абвера. И тут адмирал показал один из своих «фокусов» с памятью. Он задал Лахузену три вопроса: когда Жиро совершил побег, когда было совещание в Праге о разделении компетенции между абвером и СД и когда был убит Гейдрих? Получив ответы на все три вопроса, Канарис рассмеялся: теперь он мог совершенно спокойно доложить, что он именно тогда договорился с Гейдрихом, что дальнейшее ведение дела Жиро СД берет на себя. Такой довод был бы невозможен, если бы Жиро сбежал после убийства Гейдриха.
По убеждению шефа тайной службы, тот, кто принимает хоть какое-то участие в убийствах, также является виновником преступления, пусть даже если это ему приказано сделать, а то, что предосудительно в моральном плане, не может быть оправдано и в политическом. Этого правила Канарис придерживался и тогда, когда в начале февраля 1943 г. «генеральный штаб сухопутных войск высказал абверу пожелание провести диверсионный налет на русскую ставку верховного главнокомандования». В «Журнале боевых действий» абвера-II от 2 февраля 1943 г. сделана такая запись: «Шеф управления отклонил предложение, сделанное ему во время краткого визита в генеральный штаб и состоявшее в том, чтобы силами абвера-II провести операцию против русской ставки. В этой связи шеф категорически запретил диверсионные акты против отдельных лиц»[250]. Именно так следует понимать упрек в адрес Канариса о «саботаже приказов германского военного руководства»; ведь именно благодаря этому ОКВ, генеральный штаб и другие командные инстанции не были признаны преступными организациями.
Среди конкретных упреков, бросаемых адмиралу Канарису, выделяется часто высказываемое утверждение, будто бы он был тайным вдохновителем немецкого Сопротивления. Следует оговориться, что причастность Канариса к Сопротивлению необходимо рассматривать сугубо независимо от деятельности абвера. Дело в том, что управление «Абвер/Аусланд» в ОКВ как таковое и его руководство (начальники отделов абвер-I, II и III) были фактически вынужденными противниками гестапо и СД, но это отнюдь не превратило их в группу Сопротивления. Канарис не обладал способностью ненавидеть, чем отличался, например, генерал Остер, и он никогда не был в первых рядах оппозиции. Он, конечно, воодушевлял на это тех или иных людей и многих (и многое) покрывал, однако метод насильственного устранения человека был для него неприемлем.
Сопротивление тому или иному виду правления существовало во все времена и повсюду. А в тоталитарном режиме «сопротивление» и те, кто в нем участвует, должны всячески избегать «стукачей», упражняться в молчании и скрытности, искать непрямые пути к цели и четко определять границы между официальным разговором и действием, с одной стороны, и частными беседами и обменом мыслями — с другой. Канарис все это делал великолепно. Он «терпел» движение Сопротивления в рядах абвера и подпитывал информацией планы «бунтарей» относительно государственного переворота, подготавливавшегося генерал-полковниками Беком и Гальдером (а они готовы были свергнуть режим еще осенью 1938 г.). Он поддерживал также по мере возможностей мирные переговоры доктора Йозефа Мюллера зимой 1939/40 г., хотя и понимал, что предпосылкой этого должно было стать непременное свержение Гитлера. Но сам он при этом всегда оставался в тени, причем не потому, что это был его стиль или что он любил интригу или игру, как считает английский историк Тревор-Роупер, а просто из нерешительности и, как ни странно, присущей ему сентиментальности. Инициативу он всегда предоставлял другим. Однажды он был в штаб-квартире Гитлера с одним из своих начальников отделов. Они прохаживались по дорожке перед бункером в ожидании приема, и вдруг он увидел Гитлера, разговаривавшего совсем рядом с одним из своих адъютантов. «Промаха бы не было!» — вырвалось у сопровождавшего Канариса абверовца. Канарис взглянул на него и сказал: «Ну что ж, давайте!»[251] Но мысль сделать это самому никогда не пришла бы ему в голову.
Для Канариса и людей его сорта тайная деятельность была одинаково службой отечеству и средством достижения более высокой цели, которую он видел в подготовке к акту спасения страны, недопущения чего-то еще худшего. Уже только поэтому шеф абвера не мог быть движущей силой всех этих запутанных и многосложных, да к тому же постоянно меняющихся планов переворота. А если Канарису приходилось действовать непрямым путем, используя порой очень сложные обходные маневры, он все равно понимал, что делает вещи, которые юридически квалифицируются как государственная измена.
Летом 1940 г. Гитлеру вдруг пришла мысль закрыть англичанам западные ворота в Средиземное море и тем самым обеспечить державам «оси» полное господство над Северной Африкой, т. е. захватить Гибралтар и направить в Марокко соединения вермахта. Для осуществления такого плана необходимо было заручиться поддержкой и даже участием Испании. Так вот, после войны люди стали говорить, что это адмирал Канарис отговорил генералиссимуса Франко от подобной авантюры и добился того, что планы фюрера разбились о твердую позицию испанского правительства. Этот оговор дает мне повод детально разбираться в этом вопросе, обратившись к имеющимся документам и свидетельствам.
Идея «запереть» Средиземное море была выдвинута еще в начале июля 1940 г. штабом оперативного руководства войной на море, но анализ показал, что нападение на Гибралтар ввиду явного превосходства Англии на море можно осуществить только с суши. Примером того, как была настроена общественность в отношении этой крепости на скале, может служить предложение, сделанное неким геттингенским профессором, полагавшим, что Гибралтар капитулирует, если отравить его водоснабжение[252]. Предложение было отклонено ОКХ на том основании, что для этого нет технических предпосылок. Через несколько дней, в конце июня, начальник отдела абвер-II полковник Лахузен сделал заявление о том, что «инфицирование воды с немецкой стороны могло бы быть оправдано только в качестве возмездия, но не как первоначальная акция»[253] .
Проблема Гибралтара, конечно, интересовала и Канариса, причем не только как морского офицера, но и как знатока Испании. В одной из памятных записок начальника группы «Заграница» вице-адмирала Бюркнера сказано: «Вскоре после кампании во Франции адмирал Канарис задался идеей внезапного нападения на крепость. Время для этого было выбрано психологически верно, т. к. англичане все еще пребывали в состоянии шока после Дюнкерка, в страхе перед вторжением немцев и под непрекращающимися налетами немецкой авиации»[254]. Нападение предполагалось осуществить силами 3 го батальона 800 го учебно-строительного полка особого назначения, находившегося в распоряжении абвера. Он прошел обучение по высадке десанта на побережье Северного моря. Кроме него, в операции против Гибралтара должен был участвовать 51 й саперный батальон подполковника Микоша, отличившийся при захвате бельгийской крепости Эбен-Эмаель.
Подготовленная абвером операция по захвату Гибралтара имела кодовое наименование «Фельзеннест» («Гнездо на скале»). Для рекогносцировки местности и условий Канарис, Пикенброк, Микош и Рудлеф вылетели в Испанию. В Мадриде к ним присоединился начальник местной ВО капитан II ранга Ляйснер, и все они проследовали дальше, в Альхесирас и Ла-Линеа. Кроме рекогносцировки, офицеры хотели также составить себе общее представление о ситуации в Испании. Но сначала были детально изучены исходные районы атаки и уточнены возможности проведения операции с использованием быстроходных катеров. Однако у группы возникли серьезные сомнения в успехе такой операции. Оба войсковых командира — Микош и Рудлеф — посчитали, что подобную операцию нельзя осуществить без тяжелого оружия, даже если люфтваффе сумеет бомбовым ударом ослабить укрепления для штурма. Но применение тяжелого оружия было немыслимо уже хотя бы потому, что его пришлось бы тащить через всю Испанию, что, конечно, не укрылось бы от глаз британской разведки.
