— Правильно сделает, нечего рот разевать, это тебе не Ленинград, итальянцы работают не хуже наших, с ними надо держать ухо востро.
— Пошёл ты со своими советами.
— Я и ходил, пока ты здесь ушами хлопал, проверял итальянцев на вшивость. Вот, смотри, — он достал кошелёк Ильи и зажал его между большим и указательным пальцем.
— Свинья, — сказал Илья, вырывая кошелёк.
— Ну вот, уж и пошутить нельзя, — ответил Гена, наклоняясь и вытаскивая из-под лавки сумку с продуктами.
— Шути с кем-нибудь другим.
— Ладно, я тебе за причинённое беспокойство кусок сала дам.[47]
Они вошли в метро и сразу же им бросился в глаза невзрачно одетый мужчина со скрипкой в руках.
— Наш человек, — сказал Гена.
— Откуда ты знаешь?
— У него же печать на лбу.
Они подошли к музыканту, но ещё до того как успели с ним заговорить, он положил скрипку на плечо и заиграл. Около него быстро собрались люди и когда толпа была уже достаточно большой, он эффектно закончил пьесу. Слушатели захлопали и стали бросать деньги. Через несколько секунд подошёл поезд и все разошлись.
— Ты не из Одессы? — спросил скрипача Гена.
— Нет.
— У нас тоже есть хорошие исполнители, один даже в «Гамбринусе» играл, Сашкой звали, может слышал?
— Меня тоже Сашей зовут, но я в Москве учился, у профессора Шульмана.
— Надо же, и я у Шульмана учился, — сказал Гена, — тоже профессор в своём роде.
— Может родственник?
— Вряд ли.
— А чем он занимается?
— Он, — Гена сделал неопределённый жест рукой, — он артист оригинального жанра. Специалист высочайшей квалификации. Импровизировал на ходу и зрители никогда не знали, чем закончится очередной его номер. Теперь таких уже не осталось. Впрочем, что я говорю, ты тоже хорошо играл, я бы тебе с удовольствием заплатил, но у меня только 10 миль одной бумажкой.
— Я тебе сдачи дам.
— Давай, — обрадовался Гена, — я положу десять, а возьму шесть, ты не обидишься?
— Можешь даже взять семь.
— А восемь?
— Бери, сколько хочешь.
— Вот этого моему приятелю говорить нельзя, — предостерёг скрипача Илья, внимательно наблюдая за одесситом. Проследить за ним было невозможно и когда они сели в поезд, Илья спросил:
— Сколько ты взял?
— Десять миль.
— Не больше?
— Нет.
— Зачем же надо было дурака валять?
— Хотел человеку удовольствие доставить. Для нас, артистов, деньги — это мелочи, самое главное — признание зрителя. Тебе этого не понять.
— Почему это не понять? Я тоже музыкой занимался, несколько лет с ансамблем выступал.
— Тебе за это платили?
— Конечно.
— А чего же ты здесь теряешься?
— У меня гитары нет.
— Я дам тебе свою.
— У тебя-то она откуда?
— Для дела нужна была, а продать её я не успел, так что возьми, попользуйся.
Илья промолчал.
— Бери, чудак, я чувствую, что базарная часть твоей натуры недоразвита и на рынке ты много не заработаешь, а с гитарой у тебя есть шанс.
Всю дорогу до дома Гена уговаривал Илью, а в Травояниках сам принёс ему гитару.
Илье действительно не хотелось торговать. Да и что он мог выставить на продажу? Грубо размалёванные шкатулки и дешёвую посуду в псевдорусском стиле.
На следующий день он поехал в Рим, выбрал оживлённое место и стал исполнять русские романсы. Прохожие замедляли шаг, некоторые даже останавливались, но ни толпы, ни аплодисментов, ни гонорара не было. Пел он с перерывами почти весь день. После концерта, к нему подошёл нищий и энергично жестикулируя, начал что-то говорить. Илья только развёл руками, показывая, что ничего не понимает, тогда нищий, проспавший всё его выступление, заложил два пальца в рот и изо всей силы подул, но вместо свиста из его беззубого рта вылетели какие-то шипящие звуки пополам со слюной. Самолюбие Ильи было уязвлено, физиономия оплёвана и ему оставалось только утереться и поехать домой. Рассказывать жене о своём фиаско он не стал, а Гена к его провалу отнёсся философски.
— Не расстраивайся, — сказал он, — ты ещё легко отделался. Меня после неудачного выступления зрители вообще ногами били и неизвестно как бы всё закончилось, если бы не профессор Шульман.
— А что он сделал?
— Он сыграл роль народного дружинника и попросил пострадавших пройти в отделение милиции для дачи показаний.
— А они?
— Разбежались как тараканы.
— Зря, — сказал Илья, возвращая гитару.
— Значит, ты не будешь больше петь?
— Нет.
— Тогда приноси своё барахло на рынок, я научу тебя торговать.
— Ген, а может ты у меня оптом всё купишь? Я тебе за полцены продам. Всё равно мне скоро придёт разрешение на Америку.
— Придёт — куплю и не за полцены, а за треть, а завтра приходи на рынок.
— Завтра не могу, мы с Надей в Помпеи едем.
— Приходи, когда отпомпеишься.
Экскурсия была шоком и для Нади и для Ильи. Они увидели цивилизацию, которая ничуть не уступала современной. У жителей города, погибшего от землетрясения два тысячелетия назад, были бани и пекарни, гончарные мастерские и уличное освещение, водопровод и канализация. Около входа в здания в камнях тротуара были проделаны дырки, чтобы можно было привязать лошадей. Помпеяне соорудили прекрасный стадион для традиционных видов спорта и ещё один, для гладиаторов. Строения гармонировали с окружающим ландшафтом и создавали удивительный ансамбль. Уже 2000 лет назад у людей было всё: для нарушителей порядка — тюрьма, а для развлечения законопослушных граждан — театр и публичный дом. У входа в это заведение стояли эротические скульптуры, а внутри на стенах красовались порнографические фрески. Интерьер полностью соответствовал назначению. В каждой комнате посетителей обволакивал дух похоти. Илья и Надя были под таким впечатлением от увиденного, что несмотря на усталость до утра не сомкнули глаз, а на рассвете у них произошла неприятность, с которой Илья и начал письмо брату.
