выскочит Вспышкин в костюме супер-героя, и он подожжёт орла.
Я собираю собранные детали, получилось! Но вдруг, откуда ни возьмись, налетает лёгкий ветер, пустые коробки надуваются, швы со скотчем расходятся. Попался какой-то бракованный скотч. Он легко отстаёт, он какой-то не липкий, сухой. Коробки распадаются. Я смотрю на часы. Опять слепляю грандиозного орла из кубиков — коробок. Опять ветер, и опять колосс падает. Я повторяю работу третий, четвёртый раз. Уже скотч подходит к концу. Не клеит, хоть плачь.
Прибегает куратор, требует перформанса. Я сижу у коробок испуганная и униженная. Тогда ко мне подходит Вспышкин и просит, чтобы я помогла ему прицепить накладные бицепсы и засунуть в эластичные колготки накладной член. Я стягиваю на спине его всякие верёвочки, потом помогаю надеть браслеты с шипами. Вспышкин готов.
Он выбегает в костюме супер-героя, в синих колготках, алом плаще, алых сапожках и с золотым ремнём. Он легко взбегает на верхние ступени стадиона и оттуда всех приветствует. По стадиону бегут в этот миг человек двадцать стариков и старушек, их процессию возглавляет хитрый мужик помоложе, лет пятидесяти пяти. Он ведёт своё стадо к здоровью и долголетию, старики одеты в дешёвую спортивную одежонку, в трусы обвислые, ну чтоб для себя, для здоровья, без выпендрёжа. Старики одни в путанице старых вен, в обвислых жилах, другие одутловаты и с плюшками жира, на них серые майки и растянутые футболки, кеды, сделанные ещё на заводе «Скороход». Они похожи на потерянных во времени пионеров под руководством более мудрого пионервожатого. Их вождь кричит: «А теперь остановимся и займёмся дыханием! Повернёмся к солнцу! Так, поднимем руки! Это снизит холестерин и соль! Солнце! Приветствуем тебя! Снизь нам холестерин и соль!». Группка останавливается и начинает вздымать руки к небу и пыхтеть. Вдруг, при воздевании рук, группа здоровья видит на вершине сияющего в лучах солнца Вспышкина с белой бородой, седой белоснежной гривой, в синих колготках, синем комбидрессе, алом плаще и с золотым поясом. Вспышкин приветствует их смешным мечом с светящимся внутри стержнем. Потом включается драм-энд-бейс, Вспышкин начинает танцевать и всех призывать танцевать и двигаться. Он так привык делать на многотысячных дискотеках, заводя своим телом и голосом многотысячную молодёжь.
Группа здоровья и её предводитель с ужасом смотрят на Вспышкина, он им ломает всю систему эгоистического платного оздоровления под управлением кряхтуна-гуру. Чтобы быть молодым, надо идти к молодым, надо быть молодым душой, надо быть открытым миру и всему новому, надо одевать красные колготки и золотые пояса…
Орёл лежит у забора в виде кубиков-коробок и кучек скрученного и скомканного скотча.
Лето, утро, солнце уже во всю ласкает тополя во дворе, небо бирюзовое от надвигающейся жары, и золотые головки тополя в нём висят и дышат. Если смотреть на эти разморенные тополя и на небо, то можно почувствовать себя счастливым. Можно вообразить прекрасные земли под этим небом и тополями, прекрасную жизнь в прекрасном лете. Что это за прекрасная жизнь? Бог его знает… Ну, красивые дома, не оскорбляющие глаз… Ну, лужайки и рощи, фонтанчики и скульптурки между домами. Ну, не знаю уже даже что и вообразить.
Но когда смотришь на эти золотые, лоснящиеся жирные тополя, душа трепещет аки птичка, будто ты ласточка и летаешь над красивыми землями под кудрявыми облаками. Глаза ниже опускать не рекомендуется. Есть ли там жизнь? Безусловно, жизнь есть, и часто очень даже интересные люди могут в хрущобах таится, но как к ним выйти, как их познать? Так легко плюнуть в окно и угрюмо отвернуться к стене, и сказать — там нет НИКОГО. Отмахнуться как от назойливых мух, скинуть людишек с глаз своих, отказать им в реальности их существования. Нечего ТУДА пялиться. Нет там НИКОГО. Скука одна. Обыватели, мещане, дяденьки скучные, их жёны, копошащиеся на кухнях, старички совсем уж бесцветные. Друга там не найдёшь. И чтоб потрындеть с кем — тоже не найдёшь, всё не те люди то. И пробовать нечего. И мечтать нечего. Никого там нет.
Поспорим? Ну ладно, опиши, кто живёт в твоей хрущовке. Люди ли они, либо ты им отказываешь в существовании? Хорошо, отлично, сейчас опишу. Но я уверена, это не люди, это какие-то полулюди, которые слегка вмякиваются в твой мозг, они как-бы реальны, но они полуживые. Ибо человек с человеком должен не только через глаза соприкасаться. Надо чтоб хоть раз было действие совместное, или раскрытие души, ну вот когда друг с другом рядом, и глаза в глаза глядя, человек говорит проникновенным голосом о себе, а ты его выслушиваешь. А так шелушение одно, общение через скорлупки отшелушенные, внешнюю пыльцу, знание внешних обстоятельств, которые наружу как-то вылезают, что не скрыть это.
И люди как тени, как тени, и если б не было любопытных кумушек, пронырливых зорких домохозяек, домоуправительниц, любящих посплетничать краснобаек, если б не было бы этих презренных сорок, этих устрашающих человекоглаз, этих шпионов бытовых, любопытствующих бессмысленно, то люди бы совсем развалились бы в ячейках своего проживания, они бы совсем как тени были бы. Но, я давно об этом думаю, человеки ходят под ангелами, этими мизерными муравьями, где бы они бы не были, управляют сверху духи небесные, а снизу духи подземные, и человеки как марионетки управляемы снаружи и изнутри, изнутри моторчиками воли, а снаружи моторчиками судьбы, и нет никакой такой сверхсилы, чтобы человек на своей лестнице по месту проживания был бы совсем уж невидимкою, всё равно кто-то, кому положено, узрит, кто-то заметит, проникнется, всё-всё поймёт…
Я ни с кем не общалась, въехала в этот дом с дерьмом мамашиным и с мамашей. Потом много чего узнала…
Этаж первый. Грузин с женой украинкой, трое детей. Дети выросли на глазах. Были мелкие и очень, очень гадкие. Папа грузин зарабатывал деньги где-то, как зарабатывал? А хрен его знает. Наверное, на рынке, или в странной конторе национальной, что-то перепродавал. Мама разжирела и распухла от детей. Пока дети были мелкие, она всё время сидела дома и что-то делала в квартирке, копошилась как-то, стирала, гладила, готовила, мыла полы. В-общем, трудно представить, как можно убивать всё своё человеческое время на эту скукотень убогую. Но факт: дети одни бродили как кролики по двору перед окнами первого этажа. Были они одеты средне, средне чисты, средне развиты, копошились в земле и песке, обкаканном собаками, площадки детской под окнами нет, горка раздолбана, но их было трое — две девочки и мальчик, и они придумывали, как время разукрасить своё. Мальчик Гога ломал кусты и бил кирпичом по машинам, стоящим во дворе. Девочки тоже в куклы не играли, а бессмысленно по чему-то стучали и что-то ковыряли, таскали на лестницу камни какие-то, палки. Животное восточное детство на свободе и без давления со стороны взрослых. Потом мама неожиданно стала начальницей подросткового клуба, грузин стал тоже каким-то начальником, диаспора как-то наверное расширялась и стала помогущественней, и уже добрались до руководящих структур, и уже РОНО было схвачено, и паспортный стол, и ментовка. И жена стала главным педагогом микрорайона, и руководила всем досугом. Это так странно было, такая непедагогичная женщина, так мало умевшая организовать культурный досуг своих собственных детей, и вдруг — всеми руководит. В её подбородке появилось что-то царственное, двойное. Клуб функционировал нормально, много кружков, энтузиастов-педагогов, а танцевальный коллектив получал призы и ездил на международные конкурсы. Но это как-то всё само собой делалось, на энтузиазме педагогов. Правда, во дворе подросткового клуба что-то не то происходило, там какие-то грузины сделали себе гараж на первом этаже, там у них стоял москвич старый, и возле этого москвича всё время копошилось человек пять грузинских мужиков чёрных и страшных. Они типа всё время рылись в капоте машины, типа бесконечная починка, сутки напролёт. При этом они внимательно посматривали по сторонам, к ним подъезжал другой грузин на непривлекательной машине, одна из машин загонялась в гараж, двери закрывались, у входа опять кто-то чинил капот. И так всё время текла интересная жизнь под боком у развивающих свои таланты детишек. Я думаю, там был подпольный завод в подвалах, может, там был целый город вырыт под землёй, и вход был из гаража этого странного. Тут же в двух шагах, был пункт милиции. Но главный милиционер был тоже хачик. В-общем, эти люди чем-то интересным занимались, может, водку палёную делали, наркоту раскладывали по пакетикам, может, шили трусы, может там пятьдесят рабов в зиндане сидели, прикованные к стенам. Хрен его знает, но что-то там было пугающее, прибыльное и подпольное.
Мальчик Гога стал моим учеником. Однажды ко мне подошла эта директриса Галя с первого этажа, и попросила, чтобы я позанималась с её беспризорным сыном, ну музыкой, или рисованием. Я пришла в подростковый клуб, ко мне пришли трое детей Гали, им уже было от 5 до 7 лет, я дала им краски и бумагу, чтобы они нарисовали цветы и машинку. Гога гениально нарисовал машинку, это была мощная экспрессия и отличный цвет, в Гоге явно погиб великий художник. Но тут Гога вскочил, порвал рисунки сестёр,
