— Поворачивай, Петрович, в Березовский совхоз.
Машина свернула с асфальта на хорошо укатанный проселок. Павлову захотелось все же выяснить, почему здесь рослые хлеба убирают напрямую.
Директора совхоза Григорьева не пришлось искать. Он ехал навстречу. Узнав Павлова, остановил свой «газик».
Григорьев — высокий, с копной вьющихся волос, которые треплет ветер. Павлов помнил Григорьева, когда волосы у него были черными-черными. Теперь же они покрылись инеем. Но глаза задорные, как у молодого, так и искрятся.
— Разрешите, Андрей Михайлович, доложить? Половина хлебов обмолочена. Урожай повыше планового. На токах скопилось порядочно зерна, не хватает машин на отвозку.
— А почему вон то поле, — кивнул Павлов назад, — убираете напрямую? Пшеница рослая…
— У нас нынче вся рослая. А убирать решили так: примерно половину раздельно — это где с сорнячками, а остальную — прямым.
— У вас нынче горожан много? — спросил Павлов.
— Нисколько…
— Как же так? Было решение.
— Мы отказались. У нас своих рабочих хватает.
Помолчав немного, Григорьев снова вернулся к разговору об уборке.
— Идея раздельной косовицы возникла тогда, когда в Сибири мало было сушилок и механизированных токов. Но после того сушильное хозяйство совхозов и заготовительных пунктов усилилось в несколько раз. Выводов же никаких не последовало.
— А вы могли бы просушить свои полтора миллиона пудов зерна, если бы уборка проходила в дождливую погоду? — спросил Павлов.
— Во-первых, Андрей Михайлович, если бы уборка проходила в дождливую погоду, то при раздельной косовице половина хлеба сгнила бы в валках. Во-вторых, мы просушили бы!
— Полтора миллиона пудов?
— Два бы просушили! Показать наши комбинаты?
Павлов сел в машину Григорьева. Тот с нескрываемым удовлетворением сообщил, что хотя в совхозе восемь отделений и зерновые посеяны на двадцати пяти тысячах гектарах, однако все намолоченное зерно свозится лишь на два механизированных тока.
Павлов видел много механизированных токов. Сам строил их. И ток, к которому они приехали, ничем особенным не отличался от обычных. Но процесс сортировки и сушки зерна здесь был доведен до совершенства. Григорьев провел Павлова по всей поточной линии.
Машина с поля прежде всего заезжает на автовесы. Оттуда — к завальной яме, на автоопрокидыватель. Через три минуты машина уже разгружена, а зерно из ямы автоматически поднимается наверх, оттуда по рукавам идет на мощные сортировки. Очищенное снова поднимается наверх и потом скатывается в бункер емкостью более сорока тонн. Шофер, приехавший за готовым зерном, подъезжает под бункер, сам открывает заслонку, и зерно самотеком поступает в кузов.
Таков путь зерна, не требующего огневой сушки. Если же оно сырое, то после сортировки направляется по другим рукавам на счетверенный агрегат мощных зерносушилок. И только после просушки попадает на сортировки и в бункер.
Григорьев сказал, что на этом току обрабатывается за сутки до семисот тонн зерна. На центральной усадьбе агрегаты мощнее, они обрабатывают до тысячи тонн в сутки. Но людей и здесь и там по четыре человека в смену.
— Четыре? — удивился Павлов. — Так вот почему вам не нужны горожане!
— К этому надо идти двумя путями, — не скрывая горделивого чувства, заговорил Григорьев. — Закреплять постоянных рабочих в совхозе и сокращать потребность в рабочих руках. У нас три года назад, когда мы сдали миллион пудов зерна, на восьми токах в смену работало около трехсот человек. А теперь восемь. Правда, сушилки сейчас стоят, погода сухая. Но если и сушилки в ход пустить, то добавится всего два кочегара.
«Так вот где решение одной из проблем уборки! Зачем Григорьеву увлекаться раздельной уборкой, если он и при прямом комбайнировании в день обмолота доведет зерно до дела? — размышлял Павлов. — А ведь это почти в два раза сократит время страды, значит, позволит больше напахать ранней зяби. Выходит, что механизированный ток влияет на судьбу будущего урожая, не говоря уже о настоящем!»
— А ведь можно за один год соорудить в каждом хозяйстве по одному такому вот току! — уже вслух промолвил Павлов.
— Конечно, можно. Если заводы помогут, — сказал Григорьев.
При упоминании о заводах Павлов поморщился. Они пробовали кое-что сделать для механизации животноводческих ферм, но промышленный обком не поддержал: свои планы… Однако за механизированный ток Павлов будет воевать!
Григорьев стал просить о помощи: нужны автомашины для отвозки зерна на элеватор.
— У нас каждый шофер, который отвозит зерно от комбайнов, за ночь делает по одному рейсу на элеватор. Почти не спят хлопцы, и все же не успевают отвозить…
Павлов побывал на полях. Григорьев показал ему хлеба, обещавшие по две тонны зерна с гектара.
Порадовал Павлова и вид центральной усадьбы Березовского совхоза. Здесь много строилось и домов, и других помещений, но строительство велось во всех хозяйствах. А вот такое обилие цветов и зелени Павлов наблюдал лишь в Иртышском совхозе у Коршуна. Вокруг Дома культуры много цветочных клумб, школа просто утопает в зелени и цветах, совхозная контора — тоже, и что особенно приятно Павлову — озеленены все улицы поселка, а в палисадниках и огородах жителей уйма всяких цветов.
Все это так растрогало Павлова, что, зайдя в кабинет Григорьева, он позвонил в город и распорядился направить в Березовский совхоз свой последний резерв — полсотни грузовиков.
Глаза Григорьева повеселели:
— Этак мы можем первыми в области план по хлебу выполнить!
— Только потому и даю грузовики.
Павлов не почувствовал в словах Григорьева рисовки. Ему ясно: при хорошей погоде совхоз быстро управится с уборкой. А если вдруг пойдут дожди, то при своих механизированных токах они опередят других.
Вечером, уже из Дронкина, Павлов звонил в несколько производственных управлений, перехватил Несгибаемого и Гребенкина, говорил с Щербинкиным. Картина вырисовывалась отрадная: намолот приближался к одиннадцати центнерам с гектара. А этого достаточно, чтобы выполнить план продажи зерна, засыпать семена, выдать на трудодни и даже кое-что оставить на фураж.
Когда Павлов вернулся в обком, к нему зашел Сергеев. Он тоже был на уборке.
— Вот любопытные расчеты, Андрей Михайлович, — протянул Сергеев лист бумаги. — Они сделаны по одному совхозу, но хорошо объясняют многие трудности, возникшие у нас в последние годы.
Павлов вникает в две колонки цифр: в пятьдесят пятом году под чистыми парами было семнадцать процентов пашни, в шестьдесят третьем — ноль. Под травами соответственно двадцать и четыре, под подсолнечником на силос шесть и ноль, под зерновыми пятьдесят семь и семьдесят семь, под кукурузой и свеклой ноль и девятнадцать процентов.
— Видите, какая картина-то? — говорит Сергеев. — Это по совхозу. Но и по области примерно такое же соотношение. А что это значит? Пары обрабатывались летом и уборке урожая не мешали. Травы скашивались в начале июля, и часть освободившейся площади сразу же распахивалась под зябь. Подсолнечник скашивали на силос тоже до начала уборки хлебов, и поля сразу распахивали на зябь. А теперь до начала уборки обрабатывается только четыре процента пашни. Уборка всех культур пришлась на узкий промежуток времени в тридцать-сорок дней. В этом-то и причина наших неудач. Раньше пары и ранняя зябь из-под трав и подсолнечника могли быть подготовлены до начала уборки хлебов. А это ведь треть пашни!
Павлов мысленно добавляет к тому, о чем сообщил Сергеев, осложнения, связанные с шаблонным применением раздельной уборки хлебов. Действительно, получается так, как говорил Григорьев: сами
