создаем себе трудности, а потом боремся с ними.
Он попросил сделать такой же анализ по области и по отдельным зонам.
А трудности, которые «создаем сами», начинали уже сказываться: надо убирать кукурузу на силос — это в разгар-то хлебоуборки, а транспорта не хватает и на вывозку зерна.
Павлов снова пошел на поклон к Ларионову.
— Ну, как дела у серпа? — широко улыбаясь, Ларионов поднялся навстречу Павлову.
В последнее время Ларионов часто величал Павлова представителем «серпа».
— Бью челом. Выдели хотя бы тысячу грузовиков, потому что много зерна скопилось на токах. Погода пока благоприятствует уборке, но если испортится, тогда то, что сейчас можно убрать за десять дней, придется убирать месяц, значит, будут неизбежны большие потери выращенного хлеба и силосной массы.
Ларионов слушал, нахмурив свои густые брови.
— Послушай, Павлов… Теперь местам дано право планировать свое производство. Почему ты не воспользовался этим правом?
— Не беспокойся, наши товарищи права свои использовали…
— Но почему же получается так, — перебил его Ларионов, — что даже при хорошей погоде задыхаетесь с уборкой? Разве ваши планы, самими составленные, рассчитаны на аврал? Рассчитывать планы надо на плохую погоду, а если будет хорошая, то это ускорит дело. Так или не так?
Павлову хотелось закричать: так это вы и довели до этого! Не вы ли были секретарем обкома и вместе с бывшим первым заставляли засевать все земли до последнего вершка, не вы ли оставили область без паров, не вы ли навнедряли кукурузы?! Но сдержался от вспышки. Ларионов всю жизнь связан с промышленностью, а там никому не придет в голову планировать такой выход продукции, который не подкреплен ни наличием мощностей, ни сырьем, ни рабочей силой. Это только в сельском хозяйстве возможно, оказывается, на август — сентябрь планировать напряжение, равное годовому производству…
— Хочешь сказать, что Ларионов тут виноват?
— Виноваты все мы, сидящие вот в этих хорошо оборудованных кабинетах, — все-таки не удержался, вспылил Павлов. — Наломаем дров, да еще и не прочь поиздеваться. Ведь это мы поставили хлеборобов в такие условия, когда на их глазах гибнет урожай! Если бы на любом заводе приказали за месяц выполнить пятимесячную программу, как бы ты на это посмотрел?!
— У нас так не может быть… Это только в твоей епархии…
— Слушай, Ларионов, — перебил его Павлов. — Давай говорить как коммунисты… Дело серьезное, речь идет о спасении хлеба, за которым мы ездим черт знает куда…
— А если серьезно… — Ларионов посвободней уселся в своем кресле. — А если серьезно, то я могу показать тебе планы любого строительного треста, любого завода, и нигде ты не найдешь лишних машин против расчетных норм. Нигде!
— Допустим. Но неужели нельзя некоторые городские перевозки отодвинуть? Машины-то нужны нам на две недели, пока хлеб на полях. Потом мы свои машины можем двинуть стройкам.
— От вас дождешься… Ты уж про это не говори, — усмехнулся Ларионов.
Спокойствие Ларионова бесило Павлова. Что произошло с ним за какие-то полгода? Павлов снова начал объяснять сложность обстановки на полях, напомнил, что в прошлом году и при гораздо меньшем урожае город выделял селу в два раза больше машин и раза в три людей…
Ларионов посерьезнел:
— Ладно, Павлов, мы тут пошарим у себя. Дай мне два дня сроку.
— Зачем же два дня? Сегодня надо решать!
— Ну, тогда извини… У нас тоже планы, и отвечаем мы за них так же, как ты за свой хлеб и за силос…
Павлов резко поднялся и вышел. Он начал названивать в Москву, связался с военным округом. В полночь сообщили: дано распоряжение выделить пятьсот машин из воинских частей.
На другой день позвонил Ларионов: город выделит двести пятьдесят грузовиков. Павлов сгоряча хотел отказаться, мол, не нужны подачки, но вовремя сдержался: и это помощь… Сухо поблагодарил.
Последующие дни показали, что значит дополнительный транспорт: вывозка зерна на элеваторы удвоилась, ускорились и темпы обмолота.
Область быстро приближалась к выполнению плана по хлебу. Зато участились звонки из Москвы насчет десяти миллионов пудов сверх плана.
Павлов собрал членов бюро, они привезли расчеты о возможностях каждого района. Картина вырисовывалась такая. Сдать сверх плана десять миллионов пудов зерна можно, но тогда концентратов для скота не останется. Что же делать?
Щербинкин начал, не раздумывая долго:
— Страна нуждается в хлебе, как никогда. А нам не впервой зимовать без концентратов. Надо сдавать сверх плана.
— А почему этот вопрос решаем мы, а не те, кто вырастил хлеб? — вмешался Несгибаемый. — До каких пор будет продолжаться эта несправедливость? Я вчера был в Иртышском совхозе у Коршуна. Он уже перевыполнил план сдачи хлеба процентов на тридцать, фураж засыпал почти полностью, потому что намолачивает по семнадцати центнеров с гектара. И если мы здесь решим забрать фураж в Иртышском совхозе, то ведь это будет издевательством над коллективом. Хозяйство-то животноводческое, высокопородистый скот…
— Твое предложение? — сухо спросил Щербинкин.
— Предложение такое: тем, кто выполнил план, дать право самим решать — сдавать еще зерно сверх плана или оставить его на корм скоту. Вы же знаете, как запущено у нас животноводство.
Поднялся Гребенкин. Жестикулируя правой рукой, сразу начал на высоких нотах:
— Надо, наконец, набраться мужества! Что значит самим решать производственные вопросы? Это не только сколько и чего посеять. Это и разумно распределить полученный урожай!
— Что ж, интересы государства в сторону?! — выкрикнул Щербинкин.
— Нет, не в сторону, — возразил Гребенкин. — План продажи каждый обязан выполнить. Каждый! Но кто выполнил, тот имеет полное право по собственному разумению распорядиться своим добром. Сверхплановая продажа должна быть строго добровольной, как это записано в решении.
Опять заговорил Щербинкин. Он ссылался на практику прошлых лет: все равно заставят сдать десять миллионов. А если открыто отказаться, то, как он выразился, вместе с этими десятью миллионами заберут и их партийные билеты. Заметив косые взгляды сидящих, он добавил:
— Я в том смысле, что не покупать же хлеб у капиталистов, если он есть на месте…
— Если припрет, то можно и купить, — вскочил Несгибаемый. — Но надо построже спросить с того, кто землю запустил. А то выходит, что отыгрываемся на тех, кто высокие урожаи снимает. Словом, товарищи, я против добавочных заданий. Не задания надо давать передовикам, а обратиться к ним с нижайшей просьбой: выручайте, мол, нас! Почему у Коршуна хороший урожай? Потому что не принял он наших шаблонных установок. А у Никанорова? А у Соколова? Все потому же. Так вот, давайте в ноги им поклонимся. Своим-то не грех отвесить низкий поклон.
— Михаил Петрович, ты настаиваешь на своем предложении? — обратился Павлов к Щербинкину.
— Настаиваю. И прошу проголосовать.
Павлов поставил на голосование два предложения — Щербинкина и Несгибаемого. За первое голосовал один Щербинкин.
— Запишите это в протокол, — потребовал он.
— Запишем, не беспокойся, — сухо бросил Павлов.
Но уже на следующий день Павлову пришлось по телефону объясняться с одним из руководящих работников федерации.
Ясно: тут не обошлось без Щербинкина.
Павлов сообщил, что бюро обкома решило обратиться к передовым хозяйствам с просьбой о продаже зерна сверх плана.
— В бирюльки играете! Интересы государства ни во что ставите!
