бандитов, которыми руководил коренастый шатен в кольчуге: посты располагались так, чтобы перекрыть пути к Лупанарию, и только самым настойчивым из прохожих — в том числе неприметной женщине средних лет, только что проскочившей мимо гаруспика, — удавалось их миновать. Против Лупанария кто-то явно вел войну.
И Тарквиний пока не решался в нее ввязываться.
Оставалось лишь ждать — и следить.
Фабиола, мрачная и раздраженная, сидела у стола в приемном зале и дожидалась Доцилозу — та отсутствовала уже несколько часов. Наконец, уже почти перед закатом, служанка вернулась, сияя от счастья после свидания с дочерью, и при виде Фабиолы тут же погасила улыбку.
— Ты выздоровела? — подчеркнуто участливо спросила она.
— Да! — выпалила Фабиола, возмущенная такой откровенной издевкой. — Только не твоими заботами!
Доцилоза презрительно фыркнула и свернула в коридор.
— Я буду во дворе, у меня стирка, — проронила она.
Взбешенная Фабиола закусила губу, чтобы не разразиться отповедью: девицы, толпящиеся в передней, будут жадно ловить каждое слово, да и Йовина бродит где-то неподалеку. Чем меньше прилюдных объяснений, тем лучше. Однако долго так не продержишься — надо что-то решать, и поскорее. Ноздри Фабиолы гневно раздулись. Преданность Доцилозы для нее, конечно, важна, но не такой ценой!
Ничего придумать она не успела — в дверь ввалилась троица богатых испанских купцов, и Фабиола встала им навстречу. Изрядно подогретые вином, те пустились в многословные рассказы о бойкой торговой неделе, успех которой они отпраздновали походом на Игры Цезаря и обильными возлияниями в тавернах. А теперь, заявили испанцы, они жаждут женского тела и никакие уличные громилы не отвратят их от знаменитого Лупанария, о котором они слышали еще на родине.
— У нас найдется все, что вам нужно, — замурлыкала Фабиола, с ходу заметившая увесистые кошельки купцов, и немедля вызвала девиц.
Хмельные испанцы не задержались с выбором, и через минуту их уже развели по спальням. Фабиола двинулась было к коридору, однако на пороге возникли две фигуры в будничных туниках: девушка успела подивиться, с чего вдруг Бенигну пускать в Лупанарии простых работяг, однако тут же заметила, что посетители сжимают в руках деньги. Горожане взахлеб поведали, как на сегодняшних играх удачно поставили на стареющего ретиария против любимца публики, мирмиллона из Апулии: апулиец поскользнулся на кровавой луже в песке и ретиарию оставалось лишь пронзить ему живот трезубцем. Держатель ставок, взбешенный таким исходом поединка, отказывался платить выигрыш, но бурная толпа, обступившая обоих друзей, вынудила его раскошелиться. Деньги они решили спустить в Лупанарии.
Глядя в спины пучеглазых посетителей, увлекаемых девицами в спальню, Фабиола решила, что для нее Игры Цезаря — выгодное подспорье. Может, и зря она отказалась пойти…
Нет, тут же одернула она себя. Дело не только в роли, которую она разыграла перед Брутом. Невыносимо видеть людей, гибнущих ради увеселения толпы, и на играх ей всегда мерещился стоящий на арене Ромул. Сердце заныло при одной мысли о брате — где он? Суждена ли им встреча? В последний раз они виделись еще детьми, однако сейчас поладили бы по-прежнему: душевная связь близнецов, неразлучных все детство, не прервется даже годы спустя. Фабиола вдруг вспомнила о Доцилозе и устыдилась: ведь служанка ей почти как родная, к чему между ними вражда?..
И, посадив Йовину принимать посетителей, Фабиола отправилась мириться с Доцилозой.
Наблюдая за Лупанарием, Тарквиний раздумывал, стоит ли сегодня еще чего-то ждать. С тех пор как Антоний в спешке выскочил из дверей и по пути перемолвился словом с нобилем, ничего заметного не произошло. Женщина, которую он видел на перекрестке, — слишком старая и некрасивая для шлюхи, наверное, служанка или рабыня, — вошла в двери Лупанария, и гаруспик с удивлением уловил от нее мимолетный, но мощный поток энергии: старое горе, недавно сменившееся радостью, и обида на кого-то более знающего и властного… Дальше раздосадованный Тарквиний не всматривался: что ему пользы от чувств служанки?
Однако и такого озарения было достаточно.
В поисках знака он поглядел на небо, открывающееся в узком просвете между домами: тяжелые осенние тучи прольются к вечеру дождем, однако других предвестий они не несли. Зато внезапно налетевший холодный ветер дохнул на него угрозой кровопролития, и гаруспик в страхе оцепенел. Сосредоточившись, как мог, он попытался почуять знак — и через миг отчетливо понял: опасность где-то рядом. Здесь. Неужели та самая угроза, которая так часто виделась ему и раньше?
Тарквиний нащупал под плащом рукоять гладиуса. Двулезвийную секиру он оставил в приюте для ветеранов, чтобы не привлекать внимания прохожих, и теперь полагался только на меч. Прикосновение к рукояти его успокоило. Он взглянул в оба конца улицы, которая в густых сумерках становилась все темнее, и, не найдя ничего подозрительного, слегка расслабился: может, ничего и не произойдет? Стоит ли волноваться за Фабиолу? Однако он уже понимал, что приглядывать за ней надо всерьез.
Через полчаса темнота сгустилась, стражники Лупанария подтянулись поближе к факелам по обе стороны от главного входа. Гаруспик не двинулся с места. Тело затекло от холода, в животе урчало, однако Тарквиний по опыту знал, что лучше не дергаться и не торопить события. Сжав зубы, он продолжал наблюдать.
Через некоторое время на улице зазвучали шаги, и Тарквиний, пробудившись от полудремы, насторожился. С дальнего конца улицы приближалась большая компания с факелами. Количество стражников его не впечатлило: по ночам без крепкой охраны ходили лишь безумцы, удивило его лишь то, что группа сплошь состояла из гладиаторов. Фракийцы, мирмиллоны и секуторы, несколько лучников — обычно с такой стражей ходили только ланисты.
Очередной визит к шлюхам или что-то иное?
Тарквиний подался вперед, чувства его обострились.
Вооруженная толпа остановилась перед дверями Лупанария. Привратники, настороженно переглянувшись, перехватили дубины поудобней. Гладиаторы презрительно зашикали, из толпы протолкался наружу седой коротышка в шерстяном плаще.
— Вы всех посетителей так встречаете? — вопросил он.
Раб-исполин с деревянной дубиной в руках выступил вперед.
— Прости, господин. Вокруг неспокойно, держимся начеку.
Ланиста фыркнул.
— Из-за тех головорезов на перекрестках? Заступили нам дорогу, не хотели пускать. Одумались, когда я своим лучникам кивнул. Под прицелом расступились быстрей, чем шлюха раздвинет ляжки!
Гладиаторы почтительно рассмеялись.
Значит, коротышка с громилами не заодно, с облегчением подумал Тарквиний.
— Ланисту из Лудус магнус не остановишь! — провозгласил Мемор. — Куда хочу, туда иду! Сегодня — иду в Лупанарий, и пусть готовят мне лучшую девку!
Привратники уважительно склонили головы, раб-исполин сделал ланисте знак войти.
— Давно пора, — заявил ланиста. — Еще чуть — и шары взорвутся.
Гладиаторы опять принужденно захохотали.
Мемор, вспомнив об их существовании, обернулся.
— Марш обратно в лудус, — приказал он. — Возвращайтесь завтра утром — к тому времени, может, управлюсь.
Бойцы, облегченно вздохнув, отправились прочь.
Тарквиния, застывшего по другую сторону улицы, объяло беспокойство и ужас. Ромул ведь выступал в Лудус магнус — значит, Мемор его прежний хозяин? Знает ли он Фабиолу? Что ему делать в Лупанарии? Впрочем, гаруспик сам себя одернул: Мемор наверняка уже забыл о Ромуле и вряд ли знает, что публичный дом принадлежит Фабиоле…
Неопределенность по-прежнему тяготила, и Тарквиний взмолился Митре — помоги, направь!
