слова, ярость Брута, торжество Антония и подавленный вид Фабиолы явно показывали, что девушка враз лишилась обоих поклонников, а предводитель бандитов намерен не оставлять ее в покое. Сестре Ромула явно что-то грозило.
Тарквиний осознавал собственную беспомощность — без денег, власти и политического влияния тут не обойтись, а он только и способен, что следить за Лупанарием. Два дня назад он едва удержался, чтобы не войти внутрь, и остановило его лишь стойкое чувство, что пока не время. Однако по-прежнему ничего не происходило, и в день последнего Цезарева триумфа гаруспик решил, что пора отвлечься. Чуть ли не все римские улицы были уставлены столами, прогибающимися под щедрым угощением, город гулял и бражничал, не отказывая в веселье даже угрюмым чужеземцам вроде Тарквиния. Гаруспик сам не заметил, как осушил полдюжины чаш с вином, которые настойчиво подносила ему пирующая толпа, и потом еле добрался до жалкой чердачной комнатки, которую снимал в обветшалой инсуле на берегу Тибра.
О намерении сходить в храм Юпитера Капитолийского он вспомнил лишь наутро, проснувшись в холодном поту, и теперь едва не выбился из сил, в спешке карабкаясь на холм. Возможность сбежать подальше от Лупанария, где ему уже надоело сидеть без дела и изображать уличного дурачка, гаруспика только радовала, хотя он и стыдился это признать.
Через час, правда, радужный настрой исчез. Курица, купленная в храме и принесенная в жертву по всем правилам, оказалась бесполезной: ни печень, ни потроха ничего ему не открыли. Тарквиний в отчаянии купил вторую курицу и повторил процедуру — опять тщетно. Не обращая внимания на любопытные взгляды и просьбы погадать, он надолго застыл в молчании, созерцая куриные внутренности. Никаких откровений, ровно ничего. После молитв у статуи Юпитера и в целле — длинной и темной внутренней части храма — перед глазами всплыла лишь сцена убийства у Лупанария, знакомая по былым тревожным снам. Мучимый головной болью, гаруспик не заметил, что на этот раз в видении погибал не один человек.
Отказавшись от дальнейших попыток, Тарквиний выпил несколько стаканов фруктового сока, чтобы унять жажду, и, угрюмо окинув взглядом гигантскую статую Юпитера, решил вернуться к своему месту у Лупанария. Там, по крайней мере, можно спокойно посидеть и дать отдых похмельной голове.
По пути ему, как обычно, пришлось пробираться через заставы бандитов, сегодня особенно многочисленные, и тут-то его впервые кольнуло недоброе предчувствие. Привычная роль дурачка-заики сработала как всегда, головорезы лишь разразились ему вслед издевками и хохотом, и к Лупанарию гаруспик попал без дальнейших происшествий. Оказавшись наконец на обычном месте, он облегченно вздохнул и отпил глоток из бурдюка. Может, хоть теперь голова перестанет болеть.
Через миг он насторожился: от противоположного конца улицы, не глядя по сторонам, к Лупанарию приближалась большая группа бандитов, почти не скрывающих оружия под плащами. Насчитав их больше двух десятков, гаруспик уже не сомневался в остальном: его повторяющийся сон становится явью. Что ему стоило догадаться об этом в храме Юпитера?.. Проклиная вчерашнее пьянство, Тарквиний на заплетающихся ногах бросился к митреуму: может, удастся привести сюда Секунда и остальных ветеранов?
При виде главаря и еще одного отряда, подтаскивающего к Лупанарию лестницы, он прибавил шагу. Наконец боги открыли ему свою волю.
Он молился лишь об одном: чтобы помощь пришла не слишком поздно для Фабиолы.
При виде Сцеволы, явившегося через час после разговора Фабиолы с аптекарем, девушке даже полегчало. Неведение изматывало больше, чем она себе признавалась, напряженное ожидание пора было прекращать — так или иначе. Лупанарий был готов к долгой осаде: еды запасено на неделю, воды в колодце вдоволь, к входу снесено все имеющееся оружие: топоры, дубины, мечи и несколько копий. Входную дверь оставалось закрыть изнутри на засов и подпереть тяжелой мебелью, чтобы не пробили тараном. Во всех углах стояли ведра с водой на случай поджога. Девицы жались по безопасным комнатам в задней части дома, и лишь Йовина сидела на обычном месте в приемном зале, дряблой рукой сжимая кинжальную рукоять.
Половина бойцов вместе с Бенигном сторожили Лупанарий снаружи, Веттий с остальными стоял наготове в зале. Фабиола намеревалась повоевать за свой участок улицы, хотя бы недолго. Если сразу запереться в Лупанарий, Сцевола подумает, что она испугалась или вовсе сдалась, а она не хотела давать ему такого повода. Здесь хозяйка она, а не Сцевола, и она будет защищаться до последнего. Войско, правда, вместе с Бенигном и Веттием насчитывало всего восемнадцать защитников — в большинстве рабы или уличные наемники, еще не испытанные в бою, зато пятеро были гладиаторы, профессиональные бойцы, которым она платила вдвое против остальных. Они-то вместе с двумя привратниками и составят костяк ее маленького войска. Катий и кухонные рабы, хоть и непривычные к битвам, тоже были вооружены. Вместе с ними защитников выходило двадцать три. «Двадцать четыре», — мысленно поправила себя Фабиола. Наплевав на условности, она тоже опоясалась ремнем с гладиусом. В конце концов, она ведь из адептов Митры, бога-воителя, — значит, будет сражаться.
Несмотря на показную храбрость, сердце Фабиолы то и дело замирало от страха.
Битва не заставила себя ждать.
— Гляди в оба, ребята! — крикнул снаружи Бенигн. — Начинается!
Фабиола кинулась к распахнутой двери. По улице неспешно двигалась компания в два десятка головорезов. Оружие скрывали плащи, и бандиты старательно делали вид, будто вышли на безмятежную прогулку. Сцеволы не было видно, позади отряда маячила одинокая мужская фигура: крепко сложенный черноволосый незнакомец в красно-коричневой солдатской тунике не походил на предводителя, держался особняком и был здесь совершенно не к месту. Впрочем, на отгадывания Фабиоле времени не оставалось. Бандиты, поняв, что их увидели, отбросили плащи и схватились за топоры, мечи и дубины. Взревев во весь голос, они рванули прямиком к Лупанарию.
— Делай, как договорились! — крикнула Фабиола Бенигну.
— Поубивать кого можно — и в дом! — прорычал тот в ответ.
— Да защитит вас Митра!
Сердце Фабиолы колотилось в самые ребра — то ли от страха, то ли от возбуждения. Бенигн, коротко кивнув, присоединился к отряду, оградившему вход плотным защитным полукругом, и встал с гладиаторами в центре: сюда придется главный удар. Щитов не было ни у одной из сторон, а значит, раненые и убитые появятся сразу же. И в изобилии.
Счет убитым открыли бойцы Фабиолы. Крепкий воин с топором на длинном древке, нацелившись на Бенигна, вылетел вперед и занес секиру над головой. Фабиола сжалась от ужаса. Полукруглое лезвие грозит как минимум раной, а то и увечьем. Однако тревога была напрасной: Бенигн, взметнув вверх кованую дубину, встретил удар секиры в самом размахе, от столкновения железного лезвия с коваными заклепками полетели искры, и вместо того, чтобы раскроить голову Бенигну, топор вонзился в деревянное тело дубины. Враг в панике попытался освободить лезвие, однако Бенигн со злобной ухмылкой потянул на себя противника и отвесил ему пинок в пах. Бандит с воплем свалился на землю, и привратник, выдернув топор, перехватил дубину обеими руками и обрушил ее на голову врага.
Фабиола не раз наблюдала, как нож мясника рассекает суставы разделываемой туши, однако никогда не видела, как легко раскалывается человеческий череп. Когда Харон выходил на арену добивать поверженных гладиаторов, она всегда отворачивалась и теперь с трепетом следила, как дубина Бенигна с хрустом разносит в куски голову противника. В воздухе повис тонкий алый туман, мозг разлетелся в стороны мелкими тягучими брызгами. Некоторые попали на дверной косяк прямо перед глазами Фабиолы, и она от души пожалела, что это был не мозг Сцеволы.
Через миг в строй ее защитников врезались и остальные бандиты. Крики и звон оружия, отражаясь от стен тесной улочки, полнили воздух громовым гулом, мечи вонзались в плоть, враги схватывались врукопашную, молотили друг друга кулаками и даже при случае вгрызались зубами. Фабиола переступала с ноги на ногу, неосознанно повторяя движения своих бойцов, и только твердая рука Веттия удерживала ее на месте, не позволяя врезаться в гущу схватки с гладиусом наготове.
— Тебе туда незачем, — отрезал он. — Это наша работа.
Фабиола повиновалась, зная, что он прав.
К ее ужасу, битва не заладилась чуть ли не с первых минут. Сначала дрогнул полукруг стоявших у
