В любом случае времени раздумывать над странностями стрелка просто не было. Сейчас шел бой, все остальное потом. Вот когда выйдем из драки, тогда и появится время. Если вообще выйдем.
Стоило об этом подумать, как истребитель тряхнуло от серии попаданий. Приборы тоже показали потерю трети щитов по правому борту и некоторые некритические повреждения боевой машины. Тот дзынир, который это сделал, тоже получил ряд повреждений в ответ, но моих-то это не восстановило.
– Выходим из боя? – обратилась я к напарнице.
Это был не тот случай, когда нужно сражаться до конца. Громады линкоров и крейсеров выстроились в линии за пределами досягаемости друг для друга, а истребители кружились в скоротечных схватках. Правда, стабильной линией фронта тут и не пахло. В любой момент к одной из сторон могли подойти подкрепления, и тогда все изменилось бы. А пока из боя можно было выйти по любой минимальной причине. Поэтому я и поинтересовалась мнением напарницы.
– Пока у нас неплохо получается, – ответила хомо. – Остаемся!
– Хорошо. Тогда приоритетные цели те, что могут угрожать поврежденному борту.
– Вот и отлично, – ответила Даля, не прекращая стрелять.
Вообще соотношение потерь в истребительных боях всегда было не в пользу противника. Примерно один к пяти. Вот только дзыниры не имели искусственного ограничения в использовании компьютеров, и у них на каждый истребитель с живым пилотом приходилось пять, а то и больше автоматических беспилотников. Вот они-то и являлись относительно легкой добычей. Мой стрелок нащелкал таких уже больше десятка.
Маневрируя в карусели боя, вдруг обнаружила, что два дзынирских истребителя все время держатся неподалеку, но сами в схватку не вступают. Вообще роботы-беспилотники у врага не имеют никаких внешних отличий от машин с живыми внутри. Хорошая маскировка. Но в этих двух явно сидели пилоты. Почуяли раненого зверя, то есть поврежденный истребитель, и ждали удобного момента. Теперь точно просто так из боя было не выйти.
Вообще дзынирам смелости не занимать. Но при этом лобовых атак они всегда стараются избегать, прикрываясь своими беспилотниками. Общеизвестный факт. Курсантам об этой их особенности рассказывают чуть ли не на первых занятиях, чтоб потом по ошибке не приняли за трусость.
Решила этим и воспользоваться. Выбрала момент и рванула на форсаже прямо на одну из вражеских машин. Теперь все зависело от Дали. Но своему стрелку нужно доверять, иначе вообще нет смысла вылетать в бой. Напарница не обманула моих ожиданий. Уворачиваясь от вражеских выстрелов, я с трудом проскочила между обломков, в которые хомо превратила вражеский истребитель. Сначала, когда взорвались двигатели, даже подумала, что некоторые все же задели корпус, но быстро поняла, что ошиблась. На этот раз пронесло. Быстро, но, увы, поздно. Это подкрался сзади второй враг.
– Разворачивай! – закричала мне напарница.
Маневровые двигатели еще работали, и я не задумываясь перевернула машину сразу в двух плоскостях на сто восемьдесят градусов. Даля открыла огонь по несущемуся в нашу сторону дзыниру. Мы получили еще несколько попаданий, в основном по крыльям, к которым подвешено главное вооружение, но и вражеский истребитель успел взорваться. Правда, пилоту удалось катапультироваться, и теперь по какой-то иронии судьбы его капсула медленно летела по инерции практически в том же направлении и с похожей скоростью, что и огрызок нашего истребителя.
– Долетались, – прокомментировала я.
– И что теперь? – спросила напарница.
– Все зависит от того, кто прилетит спасать нас первым. Если наши, то мы герои, если дзыниры, то неудачницы.
– Сигнал?
– Подан автоматически, – ответила я, – как и у катапультировавшегося врага.
– Тогда давай посмотрим, что у нас есть, – предложила хомо. – У меня сохранились в рабочем состоянии два из четырех главных орудий, но энергии всего на один полноценный выстрел. Правда, система наведения не отвечает, стрелять можно только прямо перед собой. Есть еще пулемет, но это вообще несерьезно. А чем похвастаешь ты?
– Основные двигатели уничтожены. По половине рулевых нет никаких данных. Я и на оставшихся могу развернуться вдоль любой оси, но это все, на что способен наш обломок.
– Значит, один прицельный выстрел у нас есть, – подвела итог Даля.
– И в кого ты собираешься стрелять? – несколько удивившись, спросила я.
– Пока понятия не имею, – ответила та. – Привыкла точно знать, сколько у меня патронов имеется. Да и мало ли что… Лучше скажи, сколько у нас кислорода?
– Регенераторы в рабочем состоянии, – ответила я. – Так что либо наши, либо враги прилетят прежде, чем что-либо произойдет с системой жизнеобеспечения. И еще, у нас почти все приборы в норме, и в отличие от пилота-дзынира, что до сих пор болтается рядом, мы все увидим.
– Слушай, Гинта, а почему ты решила, что если нас выловят наши, то непременно станем героями? – спросила Даля. – С неудачницами в случае пленения понятно, однако выловленные вместе с огрызком истребителя на героев не очень тянут.
– Ты наш результат видела? – вместо ответа спросила я ее.
– И что в нем особенного?
– Ты серьезно?! – удивилась я.
– Да, – спокойно ответила напарница.
Я еще не научилась улавливать на слух по интонациям, когда эти люди шутят, но, похоже, Даля действительно говорила совершенно серьезно. Никакой тени иронии или еще чего в ее голосе не было.
– Результативность твоей стрельбы восемьдесят один с половиной процент, – начала я, сверившись с приборами. – Уже есть чем гордиться.
– Два промаха из каждых десяти, – ответила она. – Тут не гордиться, а стыдиться следует.
И ведь опять, похоже, не шутит. Тогда я выдала главный аргумент:
– Двадцать три сбитых вражеских истребителя! И это в первом бою! Да я о таких результатах вообще не слышала! И ты спрашиваешь, что тут такого?!
– Так значит, можем дырки под медали крутить? – неожиданно спросила она.
– Зачем дырки? – удивилась я.
– Выражение у нас такое, – стала объяснять землянка. – Означает ожидать скорого награждения.
– Тогда да, можем крутить по дырке, – согласилась я.
– Или по три? Пилотируемых истребителей было ведь три. Или лучше сразу по двадцать три?
Тут и без особого слуха ашу было понятно, что напарница шутит.
– Послушай, подруга, – сказала я ей, – давай дождемся, когда нас спасут, причем именно наши, и уже потом будем думать о медалях.
– Ну вот, и помечтать уже нельзя, – ответила она.
Сидели и наблюдали за картиной боя. Все равно больше делать было нечего. Сражение постепенно сходило на нет. Количество участвующих истребителей явно уменьшалось. Кого-то сбивали, кто-то сам улетал, получив повреждения или истратив боезапас. Появились первые челноки, собирающие выживших. И сразу два таких явно направились к нам. Ашжурский и вражеский. Однако наш, судя по всему, успевал раньше.
Только сообщила эту радостную весть напарнице, как будто из ниоткуда вынырнул истребитель дзыниров и занял место рядом с капсулой катапультировавшегося пилота.
– Теперь мы точно влипли! – сообщила я. – У челнока оружие, конечно, есть, а вот шансов против истребителя нет.
Моя напарница думала всего несколько мгновений, после чего заявила:
– Зато есть у нас!
– Не говори глупостей! Пленных хоть иногда, но обменивают, а мертвых точно нет. Единственным выстрелом лобовые щиты никак не пробить, даже если попасть в реально уязвимое место, – стала объяснять совершенно очевидное я.
– Это если щиты включены, – заметила Даля. – Обрати внимание на приборы. Нет у него силовых
