Коронка в пиках до валета

– Цыц, проклятые! – зашипел на них Тимошка, хватая приплывшую байдару и втягивая ее в кусты.

- Ночью спустим их по течению, – сказал Тимошка. – А ловко ты угодил. Молодец, Яшка!

У одного кенайца стрела торчала в горле, у другого – ниже затылка.

Четыре байдары быстрым ходом ушли вперед и скоро исчезли из поля зрения, завернув за поворот реки.

– По-моему, – сказал Яшка, – не спускать их надо, а потопить с байдарой вместе. По крайности, следов не будет.

- Что верно, то верно, – сказал Тимошка. – Только возни будет много с ними. Стащим их лучше на остров, там их в болоте засосет, а байдару возьмем с собой. Авось понадобится. Легкая она.

Когда стемнело, все лодки выбрались из кустов и медленно поплыли вверх по течению. Левые борты у них были утыканы ветвями. С другого берега даже днем их трудно было отличить от прибрежных кустов.

Плыли осторожно, стараясь не делать веслами шума. В потемках удачно разминулись с четырьмя кенайскими байдарами, возвращавшимися обратно, – только остановились, сгрудились, и кенайцы проплыли мимо, вероятно, приняв байдары, замаскированные ветвями, за островок, заброшенный в реке. Проплыли так близко, что даже разговор их был слышен отчетливо.

Плыли всю ночь, и на рассвете вошли в озеро, с обеих сторон окруженное высокими черными скалами. Дикий пейзаж. Скалы местами доходили до 500 футов и на вершинах их лежал снег.

В гроте

По указанию Тимошки, повернули к левому берегу и, пробравшись лабиринтом камней, прошли в какой-то темный грот. Все три байдары и четвертая, маленькая, скрылись там от взоров человеческих.

- Здесь отдохнем, – сказал Тимошка, выбравшись на каменистый берег. – Здесь и огонь разведем!

Развели костер, и грот, освещенный дрожащими языками пламени, сделался фантастически красив. Но холодно и сыро было под его каменными сводами. Зато вода, просвеченная огнем до самого дна, засветилась волшебным нежно-голубовато-зеленым светом.

Собакам развязали морды, и они стали бегать и визжать, обрадовавшись своей свободе. Впрочем, недолго они беззаботно резвились, – скоро стали проявлять признаки какого-то беспокойства, особенно Волчок: он стал рычать, поглядывая в глубь грота.

На него, однако, сперва не обратили внимания. Усталые путешественники занялись костром и приготовлением еды. Торопились поесть и лечь спать.

- Здесь наверх выход есть, – сказал Тимошка. – Чисто крепость. Там сторожить будем.

И какими-то щелями и проходами он вывел Илью на каменную площадку над самым входом в грот.

Вид сверху был великолепный. Все озеро, окруженное горами, лежало внизу, – глазом можно было охватить пространство, по крайней мере, верст на десять в окружности.

– А подмораживает, – сказал Тимошка. – Пожалуй, в ночь опять мороз ударит. Эх, добраться бы до редута! Оттуда бы уж на собаках пошли. Там места пойдут ровные. Пустыня – одно слово!… Никто не подкрадется. Ох, не люблю я леса! Пустыня куды лучше!… Ширь-то какая! – Речь его была прервана ожесточенным лаем собак.

- Эх, не угомонят псов-то! Выдадут они нас. Ну, я пойду посмотреть, чего они там, а вы уж тут озеро покараульте. Коли что – скажите.

…Волчок рычал, рычал, да вдруг и залился злобным лаем. Вслед за ним стали лаять и остальные псы.