спинкой кресла пилота и бортом самолета. Обычно техники поручали эту работу курсантам некрупной комплекции.
Однажды в часы работы на материальной части техник приказал расчехлить боевой истребитель и подготовить его к завтрашнему дню. Хорошее предзнаменование: кому-то посчастливится вылететь самостоятельно.
С утра, как обычно, инструктор сел в УТИ-4 и порулил на старт, а на боевом вылетел в зону командир звена. Выполнив пилотаж, Герасимов поставил самолет на заправочную, а Киселев продолжал летать с курсантами. Казалось, надежда на самостоятельный вылет рухнула. Но нет, подошла и моя очередь лететь с инструктором.
После второго провозного полета он, не выключая мотора, вылез из кабины и направился в «квадрат». Возвратился оттуда с командиром звена. Сейчас меня будут проверять перед самостоятельным вылетом.
Герасимов молча надевает парашют и садится в инструкторскую кабину.
— Выруливайте и взлетайте, — коротко приказывает он по переговорному устройству и как бы между прочим добавляет: — Проверял Гончарова, показал отличные результаты.
Меня охватило радостное волнение. Еще бы! Сколько мечтали мы о самостоятельных полетах на боевом истребителе, как долго шли к этой заветной цели… Но когда самолет оторвался от земли, волнение улеглось, голова стала ясной, казалось, руки и ноги сами делают все что нужно.
Выполняю один за другим два полета. Командир звена сидит в передней кабине, мне виден лишь его затылок, обтянутый выгоревшим на солнце шлемом. Герасимов спокоен, ведет себя, как пассажир. После второй посадки он, не говоря ни слова, махнул рукой в сторону заправочной, что означало — заруливай.
Я зарулил, выключил двигатель, и опять меня охватило волнение — а вдруг, как Кириллову, скажет: «Вылетите, когда сухим будете выходить из кабины». Стараюсь казаться спокойным, незаметно смахиваю со лба капельки пота. Командир снимает парашют. Мне кажется, он чем-то недоволен. Не без робости обращаюсь к Герасимову:
— Разрешите получить замечания? Вместо ответа командир не мне, а инструктору говорит:
— Можно выпускать.
Сказал и ушел на старт.
Мне хочется как-то выразить свою радость, но я одерживаюсь.
— Сейчас, — говорит инструктор, — вылетит Гончаров из первой группы, а за ним и ты полетишь.
Я надеваю парашют, но сомнения не оставляют меня. А вдруг в последний момент командир передумает?
Ребята особенно участливо помогают мне застегнуть парашют, осматривают самолет. Рядом запускает свою боевую машину Гончаров. Прогрев и опробовав мотор, он порулил на старт.
Все другие полеты сейчас запрещены, Гончаров в воздухе один. Он отлично выполняет два самостоятельных полета и, зарулив самолет, ставит его рядом с моим. Товарищи жмут ему руку, поздравляют. Я ловлю его взгляд и тоже приветствую кивком головы.
Теперь моя очередь. Ощущаю в руке необычную, с гашетками, ручку управления, пробегаю взглядом по кабине. В глаза бросаются блестящие черные рычаги перезаряжения пулеметов, прицел…
Инструктор внимательно наблюдает за порядком и правильностью моих действий.
— Выполняйте полет так же, как с командиром звена, — напутствует он меня.
— Есть, понял, разрешите запускать мотор?
— Запускайте.
Все выполняю в строгой последовательности, не отступая от инструкции. Стартер белым флажком разрешает взлет. В последний раз оглядываюсь на инструктора и даю газ. Мотор взревел, и самолет легко оторвался от земли. Первое ощущение: машина идеально послушна, управлять ею совсем не трудно. Я один в воздухе. Один! Без инструктора. Какая свобода! Какой простор!
Чувствовал я себя в этом полете уверенно. Что ни говори, а вылетал на третьем типе самолета.
— Отлично, — сказал инструктор, когда я приземлился. — Теперь еще один такой же полет.
И снова я в воздухе. Выполняю четвертый разворот и планирую на посадку. А хочется еще полетать. Такое желание, что я теряю над собой контроль. В голову приходит дерзкая мысль: уйти на второй круг. Наставлепием по производству полетов предусмотрено: «Если летчик не уверен в расчете, обязан уйти на второй круг». Допустим, я не уверен… Увеличиваю обороты мотора, и самолет, подчиняясь моей воле, набирает высоту. О том, что сейчас происходит на земле, я не думаю. А там инструктор и курсанты недоумевают, почему после нормального захода я не сел. Никому не придет в голову, что все сделано умышленно. Конечно, если бы командир эскадрильи смог на расстоянии прочесть мои мысли, этот полет стал бы для меня последним…
А я, испытывая величайшее наслаждение, забыл обо всем — об инструкторе, о товарищах, о том, что являюсь комсоргом звена и старшиной группы. Верно говорится, что одна ошибка влечет за собой другие. Лишнего круга мне показалось мало. На планировании я снова дал газ и ушел с набором высоты.
А на земле, видя, что заход и расчет на посадку выполнены отлично, инструктор никак не может понять, почему я снова ушел на второй круг. Он выходит из себя. Техник Усов тоже взволнован.
— Товарищ командир, — говорит он инструктору Киселеву. — Если после этого круга самолет не сядет, остановится мотор.
— Почему? — спрашивает Киселев.
— После облета я не дозаправил баки.
— А курсант знает об этом?
— Нет.
— Что ты наделал!
Киселев бросается к руководителю полетов.
Об этом разговоре и волнениях я узнаю позже. А теперь, ничего не подозревая, произвожу заход на посадку. На этот раз расчет в самом деле оказался неточным. Теперь я просто обязан сделать еще один круг.
После второго разворота, как положено, бросаю взгляд на взлетно-посадочную полосу. На месте «Т» вижу знак, требующий немедленной посадки. На старте суета. К финишеру бежит кто-то из начальства.
Учтя предыдущую ошибку в расчете, чуть раньше убираю газ и отлично произвожу посадку. Заканчиваю пробег и пытаюсь срулить с посадочной полосы. Но что это? Рычаг газа даю вперед, а винт, сделав последние обороты, останавливается.
К самолету бежит инструктор с искаженным лицом. Полагается доложить ему о выполнении самостоятельных полетов, но я не успеваю рта раскрыть.
— У вас есть в черепной коробке хотя бы одна извилинка? — обрушивается на меня инструктор. — Летает без малейшего соображения… У всей эскадрильи на глазах такие номера выбрасывать! Кто за вас должен проверять горючее перед вылетом?.. Идите и доложите командиру отряда! — махнул рукой инструктор и ушел на заправочную.
В буквальном и переносном смысле я спустился с неба на землю. Ошеломленный, даже не заметил, как товарищи укатили самолет с посадочной полосы. Двигался я словно механически, ноги сами несли меня к командиру отряда. Он сидел возле авиационного флага на раскладном стуле и наблюдал за полетами. Вот он уже рядом.
— Товарищ командир, — начал я, не узнавая своего голоса.
— Ну, докладывайте все по порядку и начистоту, как полагается истребителю.
Я рассказал все, как на исповеди, не утаил ничего.
— Вы сами-то понимаете, сколько нарушений сделано в одном полете? — спокойно спросил командир.
— Так точно! — ответил я.
— Запомните этот вылет на всю жизнь, — командир строго посмотрел на меня. — Ведь это случайность, что все обошлось благополучно. Случайность! — повторил он.
