щемяще-интимно, — заворчал Холин. — Но я что, за свой счет должен организовывать шопинг и сауну с девочками?
— Деньги возьмешь у Северовой. Из «девятки». - распорядился Андрей.
— Отлично! Только потом не надо подкатываться ко мне с претензиями, что у нас снова закончились чай-кофе-сахар! — вознегодовала та. И тут же, с вызовом заявила: — А, впрочем, делайте что хотите. Все равно, лично я там пить чай больше не собираюсь. И курить отныне тоже буду здесь. Мне моё здоровье дороже!
Осознав, что рабочая атмосфера в оперской начинается накаляться, Анечка принялась собираться. От греха подальше.
— Ну всё, я побежала, а то мне через час Санечку кормить. Значит, договорились: через неделю, по возможности, ждем всех. — Молодая мать чмокнула в щечку Наташу, успев при этом прошептать: «Держись, все будет хорошо», — а всем остальным сделала ручкой. — Ой! Снова чуть не забыла! — спохватилась она уже в дверях. — Андрей Иванович, а можно попросить, чтобы Виталий с нашей видеокамерой приехал? Поснимал бы там немножко, а?
— Анюта, о чем разговор! Если нужно, мы вам и пепелац с Сергеичем внутри арендуем.
— Спасибо! — с благодарностью улыбнулась та. — Господи, как же я вас всех люблю!
Всё! На этот раз Анечка упорхнула окончательно.
— Э-эх! Хоть кто-то меня в этой конторе любит! — выдохнул ошалевший от такого натиска и напора Мешок. Голова у него сейчас просто разламывалась. Даже не так: не «просто разламывалась», а разломалась окончательно. Поди теперь собери. — Николай, если меня будут спрашивать: уехал в прокуратуру. Вернусь через час. Нет, через полтора часа.
И Андрей ушёл. Собирать голову.
«Дурак ты! Самый настоящий кретин! — отчаянно прошептала Наташа Северова и склонилась над клавиатурой. Склонилась так, чтобы никто ненароком не заметил слезинки, предательски выступившие в уголках красиво подведенных («для него, паразита!») глаз. — Чтоб тебя и в самом деле никто никогда не любил! А те, которые любят — разлюбили раз и навсегда! Мешок… Никакой ты не мешок! Тюфяк ты бесчувственный!»
— Натах! Ты это чего? Плачешь, что ли? — углядел-таки её состояние Виталий.
— Нет… Просто… соринка в глаз попала.
— Во-во, я тоже обратил внимание — пылища тут у нас, прости Господи! Лоскутков!
— Я! — мгновенно отозвался молодой.
— Головка от кия! Когда последний раз проводил влажную уборку в помещении?
— В прошлый четверг.
— Оно и видно. Давай, швабру-тряпку в зубы и — вперед! Заодно и курилку помой. На предмет дезинфекции.
— Так я же ответственный дежурный сегодня! А пульт на кого оставлю?
— А ничего, что я говорю, когда вы перебиваете?
— Чего?
— Я говорю: бегом! Ответственный ты наш…
…Никакой лютой необходимости ехать в прокуратуру у Андрея, конечно же, не было. Необходимость, она же потребность сейчас у него была только одна — «немедленно выпить». Шагая по набережной Фонтанки в сторону моста с цепями, Мешечко, долго не обгоняя, шёл позади девахи, которая чересчур сильно виляла бедрами. Поначалу опер посчитал, что это, по ходу, относится к нему. Однако поймав своей помятое отражение в стекле витрин здания «Лениздата» осознал ошибку — нет, эти бёдра были не для него. Ибо такие, как он нынешний, типажи могут быть востребованы разве что на суровой сибирской женской пересылке.
А вообще, наверное есть в этом какая-то дичайшая патология. В том, что сейчас, после обрушившейся на них, на его плечи очередной порции ужаса и горя, он мало того что в служебное время беззаботно гуляет по набережной, так ещё и находит в себе наглость и душевные силы обращать внимание на хорошеньких девушек. Или это всего лишь своеобразная защитная реакция организма? Типичный пример классического «всюду жизнь»? Она ведь, если задуматься, и в самом деле «всюду». Это только в персонально его, Андрея, измерении — боль, слёзы, трупы. А совсем рядом, по соседству — рождаются дети, рассылаются приглашения на крестины, и самое страшное, что там может произойти — это возможность подхватить инфекцию в метро.
«Чёрт побери! А, может, нам тоже высвистать в контору какого-нибудь батюшку? Дабы окропил и освятил сии стены, кровью умытые? Слишком уж много смертей случилось за эти два летних месяца! Оно, конечно, вряд ли поможет. Но и вреда особого не принесет», — подумал Андрей, провожая взглядом деваху, садящуюся в любезно подмигнувший ей ярко-красный мешок денег на колёсах. «Всё правильно. Такие бёдра созданы исключительно для «Мазератти», — горько усмехнулся он, а уже в следующий момент в кармане призывно заголосил мобильник, возвращая его хозяина в обыденную реальность.
— Слушаю.
— Андрей Иванович?! День добрый, это вас судья Зимин беспокоит. Вам удобно сейчас разговаривать?
— Здравствуйте, Леонид Сергеевич. Слушаю вас внимательно.
— Вот, звоню как договаривались.
— Опять письмо? — насторожился Мешок.
— Да. Вынул из почтового ящика пять минут назад. Интонация примерно та же, что и в прошлый раз. Прямо сейчас отсканирую и скину вам по электронной почте.
— Всё правильно. И конверт обязательно сохраните. И вот ещё что. Леонид Сергеевич, сделайте одолжение, для оперативности сначала просто зачтите мне текст вслух. По возможности дословно.
— Да-да, конечно. Вы меня сейчас хорошо слышите?
— Прекрасно.
— В общем, текст следующий: «Господин Зимин! У вас остаётся совсем немного времени для того, чтобы придумать внятную причину отказа от председательствования на процессе Панова. В противном случае первый день этих слушаний может стать персонально для вас последним днём». Это всё.
— М-да… Вот ведь твари… Леонид Сергеевич, напомните, пожалуйста, о каком дне идете речь? Вторая декада августа, если не ошибаюсь?
— Именно так. Начало слушаний запланировано на понедельник, 10 августа.
— Тогда мы с вами поступим следующим образом: сегодня, к сожалению, я не смогу, а вот завтра, с утречка заеду к вам домой и мы подробно всё обсудим. Идёт?
— Договорились. Буду ждать. Правда, я собирался съездить на дачу, но…
— Никаких но! Тогда я просто сам отвезу вас. По дороге и поговорим.
— Да, но удобно ли?
— Ради бога, вот только этим не заморачивайтесь. Всё, до завтра.
— До завтра…
