Обстоятельства гибели

Я слышу, как он открывает пластиковый пакет, а когда наклоняется, мельком замечаю что-то похожее на деревянный ящичек. Их часто делают из кедра и оборудуют, как хьюмидоры, маленьким гигрометром. Вспоминаю, что раньше видела на столе в квартире стеклянную курительную трубку. Может быть, он потому ходит гулять в Нортон’с-Вудс, что место это уединенное, обычно тихое и у полиции интереса не вызывает, если только там не происходит какое-то важное событие или не появляется какая-нибудь особенно важная персона, безопасность которой должна быть обеспечена. Может быть, ему нравится приходить туда покурить травки. Он свистит, подзывая Сока, наклоняется, снимает поводок, и я слышу: «Ну что, малыш, помнишь наше место? Покажи мне наше место». Он говорит что-то еще, неразборчивое. Потом что-то вроде: «Хочешь послать?..» или «Ты послал…». Просмотрев эпизод дважды, я все равно не понимаю сказанного, может быть, из-за того, что он наклонился и говорит в воротник.

С кем он разговаривает? Поблизости никого не видно, только пес и руки в перчатках. Потом угол съемки меняется — он поднимается, — и я снова вижу парк, деревья, скамейки и чуть в стороне каменную дорожку возле здания с зеленой металлической крышей. На экране мелькают люди — судя по одежде, они там находятся не по причине свадьбы, а тоже, как и наш герой, пришли прогуляться. Сок трусит к кустикам по своим делам, а его хозяин уходит все дальше, в глубь парка с его древними вязами и зелеными скамеечками.

Свистит. Говорит: «Давай за мной, дружок».

В затененных местах вокруг густых зарослей рододендронов снег глубокий и темный от жухлых листьев, камней и сломанных веток — в голову лезут мысли о тайных захоронениях, облезшей коже, разбросанных обглоданных костях. Хозяин Сока осматривается, и камера останавливается на трехъярусной зеленой крыше дома из дерева и стекла, который мы с Бентоном тоже видим с нашей веранды. Он поворачивает голову, и я вижу дверь на первом этаже и стоящую у двери женщину с седыми волосами. На ней костюм и длинное кожаное пальто. Она разговаривает по телефону.

Наш герой свистит и идет по посыпанной галькой дорожке к Соку — убрать за собакой. «… и эта пустота заполняет мое сердце…» — поет Питер Гэбриэл. Я думаю о его тезке, молодом солдате, сгоревшем в своем «хаммере», и чувствую запах гари, как будто вся эта вонь навсегда осела у меня в носу. Я думаю о матери солдата, о ее горе и злости, что и выплеснулись на меня этим утром, когда она позвонила по телефону. Судмедэкспертов благодарят отнюдь не всегда, оставшиеся в живых нередко ведут себя так, словно это я виновата в смерти их любимых и близких людей. Не принимай все на свой счет — я постоянно напоминаю себе об этом.

Руки в перчатках снова встряхивают смятый пластиковый пакетик — такие продаются на каждом рынке, — и тут что-то случается. Рука в перчатке взлетает вверх, хлопает по наушникам, как будто он сбрасывает что-то, и я слышу удивленное, на выдохе: «Что за?.. Эй!..» Или, может, это крик от боли? Но рядом никого не видно, только роща вдалеке и фигурки в ней. Я не вижу собаки, не вижу ее хозяина. Прокручиваю назад, включая заново. В рамке вдруг появляется рука в черной перчатке… «Что за?.. Эй!..» Голос, пожалуй, все же удивленно-встревоженный, как будто ему двинули в живот.

Прокручиваю в третий раз, прислушиваюсь. Я улавливаю в голосе протест, может быть, страх и, да, боль, словно кто-то попал ему локтем в живот или грубо толкнул. Голые верхушки деревьев будто прыгают вверх и в сторону. В кадре — камни, они стремительно увеличиваются. Он падает на дорожку и либо лежит на спине, либо наушники свалились. На экране застывшая картинка — голые ветки и серое небо. Низ длинного черного пальто мелькает и исчезает — кто-то быстро проходит мимо. Снова уже знакомый звук — громкий хруст гальки под ногами. Картинка снова меняется. Голые ветки и серое небо, но они видны между перекладинами зеленой скамейки. Все происходит очень быстро, просто невероятно быстро, и вот уже другие голоса и другие звуки:

«Кто-нибудь, позвоните 911!»

«По-моему, он не дышит».

«У меня нет телефона. Позвоните 911!»

«Алло? Это… э… ммм, в Кембридже. Да, Массачусетс. Господи! Быстрей, быстрей. Чтоб им, сказали подождать. Да побыстрей же вы! Ну, это просто что-то. Да, да, мужчина. Упал и вроде бы не дышит… Нортон’с-Вудс, на углу Ирвинг и Брайан… Да, ему тут пытаются делать искусственное дыхание. Я останусь… Да, задержусь. Да, в смысле, я не… Она спрашивает, дышит он или нет. Нет, нет, не дышит!.. Я вообще-то не видел. Шел, смотрю, а он уже лежит…»

Я нажимаю на «паузу», выхожу из фургона и быстро — на улице холодно и ветрено — иду в терминал. Маленький зал с комнатами для отдыха и залом ожидания, старый телевизор. Секунду-другую смотрю новости на канале «Фокс», потом прокручиваю видео на айпаде. Люси у стойки оплачивает по карточке посадочный сбор. На дисплее снова голые ветки между перекладинами покрашенной зеленой краской скамейки. Теперь я уже не сомневаюсь, что наушники попали под скамейку — камера смотрит строго вверх, радио включено… «Цыганка смеялась и пела…» Музыка звучит громче, потому что наушники уже не прижаты к голове, и Шер как-то абсурдно неуместна.

Голоса требовательнее и беспокойнее. Я слышу торопливые шаги, хруст гальки, вой полицейской сирены вдалеке. Моя племянница у стойки разговаривает с пожилым мужчиной, бывшим пилотом, подрабатывающим в Довере оператором. Он с удовольствием предается воспоминаниям.

— …Во Вьетнаме. Значит, вы летали на… сейчас… на F-4, так?

— Точно. И еще на «томкэте». Мой последний самолет. Но, знаете, и «фантомы» оставались, до самых восьмидесятых. Хорошая техника служит долго. Посмотрите хотя бы на С-5. Некоторые «фантомы» до сих пор летают. В Израиле. Может быть, в Иране. Оставшиеся здесь, в Штатах, используются как беспилотные мишени. Чертовски хороший самолет. Вы его видели?

— Да, на авиабазе в Бель-Шассе, Луизиана. Летала туда на вертолете после «Катрины»[13].

Он кивает.

— Эксперименты на устойчивость проводились еще с «фантомами», их посылали в самый эпицентр урагана.

Экран айпада темнеет. Камера ничего больше не записывала. Я уже уверена, что, когда наш человек упал, наушники свалились и отлетели под скамейку. Не обнаруживая никакой активности, сенсор движения позволил устройству «уснуть». Интересно, как вообще получилось, что наушники оказались там, где оказались? Может быть, их кто-то отбросил. Может быть, это произошло случайно, когда кто-то попытался помочь. Может быть, это намеренно сделал человек, который скрытно записывал и выслеживал его. Я думаю о промелькнувшем длинном черном пальто и проигрываю дальше — ничего. Ни видео-, ни аудиозаписей нет вплоть до 16:37, когда деревья и темнеющее небо резко поворачиваются, а на экране возникают руки. Шуршит бумага — наушники кладут в пакет для вещдоков. Я слышу голос: «…везде новички». «Святые примут…» — отвечает другой. Мутная тьма, приглушенные голоса и больше ничего.

Я нахожу пульт на подлокотнике диванчика, переключаю телевизор на Си-эн-эн и смотрю новости с бегущей строкой. Об умершем в парке — ни слова. Снова вспоминаю про собаку. Надо бы разузнать о ней. Невозможно, чтобы никто ничего не знал. Марино входит в зал и притворяется, что не видит меня. Дуется. А может, уже сожалеет о том, что натворил, и стыдится. Спрашивать его о чем бы то ни было нет ни малейшего желания. У меня такое чувство, что и в исчезновении пса тоже есть вина Марино. Я не хочу его прощать — ни за то, что переслал видеоматериал Бриггсу, ни за то, что прежде всего позвонил ему. Может быть, если я хоть раз не прощу Марино, это послужит ему уроком, но проблема в том, что мне всегда недостает решимости до конца оставаться последовательной в делах, касающихся тех, кто мне дорог. Католическое воспитание. Вот и сейчас я уже чувствую, что смягчаюсь, что моя решимость слабеет. Переключаюсь с канала на канал и вижу, как он, не глядя на меня, подходит к Люси. Не хочу с ним ругаться. Не хочу унижать его.

Похоже, на этот раз средства массовой информации ничего не знают о человеке, труп которого ожидает меня в кембриджском морге. Иначе, рассуждаю я, такое происшествие непременно попало бы в заголовки новостей. И на мой айфон извергся бы бесконечный поток сообщений. Бриггс тоже прослышал бы об этом и как-нибудь уже отреагировал. Даже Филдинг подал бы весточку. Пока же от Филдинга нет вообще ничего. Я снова набираю его номер. Сотовый не отвечает, в офисе его нет. Ну, конечно. Он никогда