Второй день я провела в архиве Малой крепости — искала дополнительные материалы к русскому изданию «Терезинских лекций». Словно чувствовала: там должно быть что-то, что мы искали и не нашли, готовя английское переиздание. Четыре лекции по французской литературе Карла Арнштейна — Сережа не поверит своим глазам!
Пора домой. Директор мемориала любезно предложил отвезти меня в аэропорт. По дороге я рассказала ему о своей мечте по имени Франц Петер Кин. Сколько создал этот юноша, уничтоженный в свои неполные двадцать пять лет! В Терезине хранится большая часть его архива — рисунки, картины, стихи, проза, фотографии… Я бы хотела за него взяться.
— Берись, — говорит он. — А что с этой выставкой?
— Пока она будет ездить по Европе, я буду заниматься изысканиями.
— Сколько тебе нужно времени?
— Два года. Я хочу найти все пьесы Кина, его письма, в Лондоне в одном доме хранятся его рисунки, в Израиле тоже живут люди, у которых что-то есть, я у них бывала дома…
— Договорились.
Беседа с Сережей
При подъезде к Иерусалиму взошло солнце и обдало жаром выжженные желтые холмы с белыми домами. Микроавтобус въехал в город, скоро дом. С весны я была дома всего один месяц.
Сережа выбежал навстречу, взял чемодан.
— Жуткая тяжесть — как ты это волокла?!
— Там книги.
— Наши?
— Только одна наша. Больше мне не досталось. Раскупили на презентации.
Всякий раз, возвращаясь в Иерусалим, я удивляюсь: где мы живем! Светло, балкон выходит в сад и тихо, как в деревне, притом что до Старого города — пятнадцать минут ходу. Все наши съемные квартиры на одно лицо — они напоминают библиотеку или архив. У нас нет гостиной, везде стоят компьютеры и валяются бумаги. Мы с Сережей работаем в смежных комнатах и пересылаем друг другу тексты и электронные сообщения. Общение в реале происходит на кухне.
Сережа вынимает из чемодана нашу книгу. Здорово вышло! И эта обложка с куклой…
Весной, вернувшись из Терезина, мы отметили удачное окончание проекта, для которого Сережа писал гранты, а теперь, тридцатого июля, в день рождения Фридл, — выход книги про детей и воспитателей гетто. Я принесла куклу с обложки и посадила ее на стул, рядом с нами.
Кукла — объект, всплывший после наводнения 2002 года. Ее я тоже купила во время семинара со студентами. Вот, оказывается, сколько всего произошло тогда! Стоит ли переживать, что Сохнут не дал нам довести проект до конца? «Жизнь умнее нас», — говорил мой дед. В свете наших исследований это, конечно, спорное утверждение.
В антикварном магазине были две вещи из гетто, всплывшие после потопа, — самодельная кукла и самодельная игрушечная коляска. С драгоценными покупками я шла по солнечному парку — по тому самому парку, где в июне 1944 года маленькие девочки возили кукол в колясках. Это шоу было разыграно перед инспекцией Красного Креста, но маленькие девочки об этом не знали. Инспекция отбыла, шоу закончилось. Но девочки продолжали возить своих кукол — теперь уже на рисунках.
Я остановилась и внимательно посмотрела на куклу. Это же работница туалетной службы! Именно о ней упоминала Фридл в своей лекции о детском рисунке! И эта история тотчас превратилась в предисловие к книге. Все материализуется.
От вина, от усталости или оттого, что мы с Сережей уже столько лет вместе, не всегда понятно, кто из нас что говорит.
— У меня было странное ощущение в этот приезд (это точно я). Лето такое же жаркое, как в сорок четвертом году. Помнишь, Вилли Малер в июле писал в дневнике: война окончена. А в конце сентября его депортировали в Освенцим. Я смотрела на старые каштаны и вязы, ходила по тем же дорожкам в парке… Помнишь, кто-то, увидев ряды терезинских папок на стеллаже, сказал: «Прямо как в адвокатской конторе!» Мы адвокаты!
— Терезин изменил нас. Образовался иной круг друзей. Старики, пережившие Освенцим, походы смерти, потерю близких — и при этом всегда готовые нас принять, помочь, утешить…
— В Герцлии я навестила Мириам, припомаженную старушку в красном костюме, которая играла в бридж с Бедей и Ханой. Ее имя значилось на афише терезинского кабаре. «Никакого кабаре я не помню, — сказала она с огорчением. — После Терезина был Освенцим, поход смерти, пьяные русские солдаты…» Она готова была мне рассказать все, что угодно, раз уж я приехала, — видно, ей очень одиноко. Ну и рассказала. Одна история страшней другой. При этом утешала: «Сейчас это кончится, а дальше будет хорошо». Хорошо не становилось, и она меня жалела. А наутро позвонила и говорит: «Я вспомнила песню из кабаре!» Они всю жизнь молчали, не хотели огорчать близких, хотели жить новой жизнью. Как Мауд. Все, что осталось у нее после гибели возлюбленного, спрятала в сейф.
— Если бы ты не задала ей тот вопрос — есть ли у нее в жизни секреты, — не было бы ни фильма, ни книги. Я уж не говорю о детских рисунках… Как ты их перерисовывала, сидя в кабинете тогдашнего директора Еврейского музея. Тебе приносили оригиналы, кажется, по сто рисунков в день… Тогда весь твой интерес был сосредоточен на лечении детских травм. Начался Терезин. Я переводил тебе с немецкого, ты мне — с чешского. В советской крепости в ту пору образовались проломы. Это и помогло тебе попасть в Прагу после двадцати лет невыезда.
— У нас ведь еще где-то лежат две общие тетради… Это перерисовывание помогало следовать за ребенком. Думать его мысли.
— И устроить выставку детских рисунков из Терезина в ЦДХ на Крымском Валу…
— Все это было так давно… Когда мы взялись за эту тему, точнее, когда она взялась за нас, мы все переводили на русский, печатали на машинке в трех экземплярах под копирку, и нам казалось, что мир будет потрясен этим феноменом…
— Ничего нам не казалось. Это и есть феномен.
Я рассказываю Сереже про новый проект. Франц Петер Кин.
— Ты с ума сошла, — говорит он, — опять немецкий язык… Когда мы закончим еще два терезинских тома?
— Кин был иллюстратором книг, учил студентов, писал потрясающие вещи, одно либретто к «Императору Атлантиды» чего стоит…
— А семинары? — выдвинул Сережа последний аргумент.
— Буду давать уроки из Терезина. Ведь никто не знает, откуда я пишу.
— Но как можно сосредоточиться на таких разных вещах?
— Это не разные вещи, в том-то и дело.
Ключи от крепости
Прошло несколько лет. Мы с Маней опять в комнате номер два, с бессмертной игрушечной собачкой в окне напротив. Конец марта, утром легкие заморозки, днем градусов двенадцать. На солнце. В шесть утра мы пьем кофе, в полседьмого быстрым шагом идем в Малую крепость. На этот раз нам, как проверенным кадрам, вручили ключи от выставочного зала и входа в крепость. Можем работать ночами. Можем запереть в крепости местное начальство вместе со сторожем и его овчаркой. Он грозится спустить ее на нас.
