западных держав, между которыми по-прежнему существовали противоречия и стена взаимного недоверия. Предпринимать активные действия они не собирались. Американцы явно хотели ограничить свое участие словами — внутриполитическая почва для силовых акций еще не созрела. Британия опасалась, что Франция не пошлет флот, а если и пошлет, то лишь небольшую эскадру, и Англии придется тащить санкции на своих плечах, не только в военном, но и в финансовом плане. Лондон был просто не уверен в своих силах. Кроме того, в Европе дела шли все хуже и хуже, и искать приключений на Дальнем Востоке было явно опрометчиво.
Тем не менее 15 ноября конференция одобрила англо-франко-американскую резолюцию, обвинявшую Японию в агрессии. И все... Никаких реальных шагов, кроме словесной эквилибристики, предпринято не было. Все были слишком увлечены собственными делами, чтобы заметить общую угрозу. Дальнейшее обсуждение результатов не дало. 24 ноября конференция фактически признала свой провал, опубликовав заявление, в котором говорилось, что, «ввиду необходимости дополнительного времени для правительств участников... для дальнейшего поиска всех мирных методов, при помощи которых урегулирование... может быть достигнуто», конференция прерывает работу [241]. То был зеленый свет для дальнейшей японской агрессии.
Эмбриональный период
Так как же понимать и оценивать американскую политику на Дальнем Востоке в период с 1937 по 1939 г.? Если предыдущий период можно открыто назвать попустительством, то чем характеризуется этот? Его невнятность и бесхребетность выглядит по меньшей мере странно. Естественно, это стало понятно не только сейчас, не недавно. Дипломаты всего мира, в том числе и американские, ощущали эту ущербность уже тогда, в конце 30-х гг. В мемуарах американских дипломатов период 1937—1939 гг. получил название «твердого курса» или «конструктивной политики». Отец данного термина государственный секретарь К. Хэлл, в своих воспоминаниях говорит, что США стремились «сохранить хорошие отношения с Японией и Китаем... и предельно возможное сотрудничество с Англией и Францией» [242]. В то же время он утверждает, что именно американский «твердый курс» не позволил Японии проводить более агрессивную политику в отношении Китая[243]. Вот и вся аргументация: если бы не мы, то Китай бы проглотили целиком. Конечно, К. Хэлл лукавит, не американская позиция, на которую Японии было начхать, что, кстати, иллюстрирует все вышесказанное, заставило Токио вести агрессию более низкими темпами, чем хотелось бы. Причины эти носят сугубо внутренний, японский характер: слабость экономики, которая не могла тянуть длительную войну; недостаток человеческих и материальных ресурсов для мобилизации огромной армии, необходимой для завоевания Поднебесной; наконец, противоречия в японском руководстве, пред взором которого открывалось несколько путей агрессии: китайский, русский, тихоокеанский и другие. Кроме того, было еще героическое сопротивление китайского народа, многочисленных армий гоминьдана, и последний, но не последний по важности, географический фактор—огромные пространства со слаборазвитой инфраструктурой, а быстро наступать без дорог невозможно.
Тем не менее позиция американского госсекретаря вполне понятна. Хэлл в своих мемуарах старается оправдаться за Пёрл-Харбор, зато, что сама возможность японской атаки на США была допущена. Ведь сам факт разгрома американского флота был не только виной непосредственных начальников— генералов и адмиралов, но и тех, кто позволил Японии накопить столько сил, чтобы бросить вызов Соединенным Штатам. И эта вина лежит далеко не на военных. Хэлл находит выход и из этой «вилки» и возлагает всю вину в попустительстве японской агрессии на Великобританию, мол, это англичане ничего не делали и вложили меч в японские руки[244].
Другой, также далекий от истины взгляд на события более чем полувековой давности можно найти у советских историков. Наиболее ярким представителем безусловно является академик Н.Н. Яковлев, кстати, блестящий и талантливый историк, прекрасный аналитик, не чета многим современным публицистам от истории, которые иной раз толком-то и понять не могут, что они пишут, а главное зачем, вот только книги их выходят все новыми тиражами, а это грустно. Яковлев считал американскую политику, причем всю, вплоть до Пёрл-Харбора умиротворением. То есть стремлением отдать агрессору малое, чтобы сохранить целое. При этом под малым он подразумевал нападение Японии на Советский Союз, то есть американцы сознательно выпестовали, а потом натравливали японцев на нашу страну. Да в США большевизм не приветствовали, и это мягко сказано, однако мировая политика куда более сложная штука, чем простое противопоставление идеологических систем. Справедливости ради стоит отметить, что честный советский человек и историк ничего другого написать и не мог—на дворе была холодная война, кроме того, американская политика была действительно очень похожа на умиротворение, особенно если отбросить пару не укладывающихся в концепцию фактов. Борьба идеологических систем — вот что породило подобную позицию.
Авторам ближе всего позиция другого блестящего отечественного историка — А.И. Уткина. Его концепция родилась во времена перестройки и является попыткой непредвзято взглянуть на американскую дипломатию. Уткин говорит о «дипломатической разведке» Ф. Рузвельтом, складывавшейся ситуации, об «эмбриональном периоде», периоде целеполагания и поиска возможностей [245]. Вывод о том, что Рузвельту не нравилась японская агрессия и он стремился положить ей конец, не станет откровением. «Но наши желания не всегда совпадают с возможностями» — эта крылатая фраза полностью справедлива и для сильных мира сего. И заслуга великого политика и стратега в том и заключается, что он не бросился очертя голову в водоворот нараставшего мирового кризиса, не сломал себе хребет в бесплодных дипломатических играх, а оставил руки свободными. История наказывает тех, кто спешит. Для любого исторически важного шага должны созреть условия. Нельзя аборигенам Амазонии привить капитализм, выборы президента и парламент — оно им просто не нужно. Их общество еще не созрело для подобных институтов, оно недостаточно сложное. Вождь же, который попытается все это привнести в жизнь соплеменников, скорее всего будет демократично съеден. Против пришельцев, стремящихся насадить свои порядки, аборигены восстанут и будут вести войну[246].
Всему свое время. Политика Рузвельта была обусловлена сложнейшим комплексом факторов, их переплетением и взаимным влиянием, что и привело к ее невнятности. Прежде всего, следует учитывать, что в течение двух десятилетий после Первой мировой войны Соединенные Штаты замкнулись в самоизоляции. Америка потеряла все достижения В. Вильсона, авторитет страны на международной арене понизился практически до критической отметки. США, конечно, не сбрасывали со счетов, но тем не менее серьезно к их вмешательству в международные дела никто не относился.
Давала о себе знать и больная экономика. Кризис 1937 г. заставлял с крайней осторожностью относиться к своим внешнеэкономическим партнерам, в особенности столь крупным, как Япония. Санкции против последней прежде всего привели бы к серьезному удару по американскому экспорту и внешней торговле[247]. Япония служила важнейшим фактором загрузки американской промышленности, и разрыв торгово-экономических отношений с Империей представлял серьезную угрозу внутриполитической стабильности в США. А японо-китайская война, в данном контексте, была просто «манной небесной». Если с Японией торговали на общих основаниях, то Китаю оказывали военную помощь в значительно меньшем объеме[248]. Если же признать азиатские державы воюющими сторонами, то в соответствии с законом о нейтралитете и помощь Китаю, и многие поставки в Японию пришлось бы купировать. Ну не терять же столь важную капельницу для собственной экономики.
Другой важнейшей проблемой политики США на Дальнем Востоке было сохранение «баланса сил». Дело в том, что на тот момент в регионе выступали две основных силы — СССР и Япония. В 1937 г. начались практически ежедневные столкновения и пограничные конфликты между двумя странами. Не улучшилась ситуация и в 1938—1939 гг., пограничные конфликты и перестрелки происходили практически каждый день, более 200 случаев в год[249]. В итоге регулярные армии сошлись у о. Хасан и на р. Халхин-Гол. Пока две великие восточные державы вели бои с переменным
