знакомстве Джаза и мистера Поттса. – Вы не покажете нам, над чем вы сейчас работаете?
Я уже обрисовала хозяину мастерской ситуацию в общих чертах, поэтому он знал, что от него требуется.
– Конечно, проходите сюда! Сейчас в работе у меня вот этот антикварный гардероб, но, доложу я вам, хлопот с ним не оберешься. Только чтобы снять старый лак и краску, у меня ушло около шестидесяти часов. Понятия не имею, зачем кому-то понадобилось красить эту вещь. – Не переставая говорить, он провел нас в комнату за магазином.
Эта тесная комната была хорошо освещена, окна располагались на двух стенах, были широко распахнуты, вдобавок работал большой потолочный вентилятор. И все-таки в мастерской стояла жуткая вонь. Пол был застелен громадным брезентовым полотнищем, которое представляло собой подобие картины Неймана – сплошь беспорядочные пятна краски. В самом центре полотнища стоял упомянутый гардероб – массивный, красного дерева, высотой больше двух метров, двустворчатый, с замысловатым орнаментом на дверцах и вокруг них.
При виде гардероба Джаз растерянно заморгал.
– Сколько, говорите, вы уже потратили на него часов?
– Более шестидесяти. Это произведение искусства. – Заскорузлой ладонью мистер Поттс любовно провел по деревянному боку гардероба. – Вы только взгляните на эти завитки! Реставрировать их непросто – сначала надо удалить весь лак и краску из каждой щели и впадины, но игра стоит свеч. Больше таких вещей не делают.
– И много вам понадобится времени, чтобы закончить его?
– Не могу сказать, но не меньше двух недель. Самое трудное – убрать все лишнее, не повредив дерево.
Джаз обошел вокруг гардероба, задал еще несколько вопросов, потом занялся осмотром остальной мебели на разных стадиях реставрации. В антиквариате, реставрации и мебели Джаз абсолютно не разбирался, знал только, что на стульях сидят, на кроватях спят, вот и все, поэтому мистер Поттс мог нести любую чушь. Узнав, что массивному шкафу двести семьдесят девять лет, Джаз изумленно обернулся и снова посмотрел на него.
– Значит, его сделали примерно во времена рождения Джорджа Вашингтона!
На память я не жалуюсь, но дату рождения Джорджа Вашингтона в ней не держу. Однако мистер Поттс и глазом не моргнул:
– Вот именно! Вы знакомы с Эверсами?
Мы с Джазом покачали головой.
– Этот гардероб передавали в семье из поколения в поколение. Эмили Тайло унаследовала его от бабушки… – И он пустился в объяснения, каким образом шкаф попал в дом к неизвестной нам Эмили Тайло.
Наконец Джаз задал вопрос, который интересовал его в первую очередь:
– И сколько же он стоит?
Мистер Поттс покачал головой:
– Не знаю, ведь он не продается. Понятия не имею, как дорого оценил бы его антиквар, но Эмили Тайло не расстанется с бабушкиным наследством ни за какие деньги. Если бы мне пришлось продавать этот гардероб, я запросил бы за него не меньше пяти тысяч – хотя бы потому, что я убил на него уйму времени.
Я уже видела, как в голове Джаза возникает вопрос. Пять тысяч! Ничто не завораживает бизнесмена так, как вереницы нулей. Все, моя миссия выполнена. Осталось только вытащить Джаза из заведения словоохотливого мистера Поттса, который с энтузиазмом продолжал просвещать заинтересованного слушателя. Наконец я взяла Джаза за руку и повлекла его к двери.
– Спасибо, мистер Поттс, мы больше не будем отнимать у вас время, – бросила я через плечо.
Мастер помахал нам на прощание и снова занялся гардеробом красного дерева.
Джаз давно уже сообразил, зачем я притащила его к мистеру Поттсу. Когда мы сели в машину, он заметил:
– Для меня это настоящее откровение.
Я промолчала – в основном потому, что Джаз сумел сделать верные выводы и без моих подсказок.
– Я понятия не имел, как дорого обходится реставрация, – бормотал он. – Салли вечно возилась в подвале, над чем-то работала, но я не интересовался ее делами. Мне казалось, это не составляет ей труда, да и времени отнимает не много.
– Потому что она работала, пока тебя не было дома. Она всегда говорила, что ценит время, проведенное с тобой.
Соль на свежие раны – полезная вещь, она не дает ранам загноиться.
Джаз нахмурился и некоторое время смотрел в окно. Мы уже подъезжали к офису, когда он снова заговорил:
– Она любила нашу старую мебель, да?
– Угу. На поиски подходящего предмета она могла потратить несколько месяцев.
Некоторое время его губы растерянно вздрагивали, потом замерли. Судорожно сглотнув, он вызывающе заявил:
– По-твоему, я должен извиниться.
– Ничего подобного.
Джаз удивленно уставился на меня:
– Ты правда так думаешь?
– И раньше думала. И по-прежнему так считаю. Извиниться первой должна она. А потом и ты принесешь ей извинения.
Сказала и удивилась собственным словам. Но я ничуть не покривила душой. Джаз совершил ошибку, не уделяя внимания интересам жены, но сделал это по невежеству, а не из желания оскорбить ее. А Салли умышленно пыталась сбить его машиной. Уайатт прав: это разные степени вины. Оскорбленные чувства – совсем не то, что искалеченное тело.
С другой стороны, я предпочла бы еще одно сотрясение, чем душевную боль: сейчас мне казалось, что у моего мира вывалилось дно и теперь я падаю неизвестно куда. Я пала духом – вот как это называется. Даже если мы с Уайаттом расстанемся навсегда, я не зачахну, не брошу свой бизнес, не уйду в монастырь – эффектные жесты я приберегу для менее важных задач, например, чтобы настоять на своем. Да, я люблю добиваться своего, но для меня это не вопрос жизни и смерти. И все-таки без Уайатта я буду несчастна, причем очень долго.
Но теперь уже ничего не поделаешь. Придется помогать Салли и Джазу.
