горла, как некая пробка. Она не давала дышать и, не желая выходить наружу, незримым ядом проникала в сознание. Николай представлял, во что превратилась его родная изба — гнездо, в котором знакома каждая трещинка в половой доске и каждая щербинка в стене.
Но он не знал еще, что деревня почти целиком выжжена, а его невесту Настю немцы обесчестили и расстреляли. Мать боялась сообщать об этом сыну. Жалела его.
Вот в такую отчаянную для него минуту после услышанного взрыва сбитого зенитками самолета младший лейтенант Краснов увидел снижающегося парашютиста. Ветром его несло как раз в их сторону. На фоне только что расчистившегося неба черная фигура летчика под белым куполом представляла собой отличную мишень.
— Допрыгалась, фашистская сволочь! — подал голос один из бойцов, едва не успевших поспорить, долетит он живой до земли или не долетит.
— Бомбить собирался… Да я его сейчас, братцы!..
— А где же второй? Второго-то что не видать?..
— Небось, грохнулся с самолетом…
Сержант Косулин уже взял на мушку плывущий с неба трофей и ждал удобного момента, чтобы сразить его с одного выстрела.
— Отставить, сержант Косулин, — неожиданно раздался голос младшего лейтенанта. — Возьмем живым. Побереги патроны.
— Эх, товарищ лейтенант! — раздался сожалеющий возглас.
— Невелика доблесть — по безоружным палить…
Краснов не знал, на что пригодится живой вражеский летчик, но явное убийство безоружного было не по душе.
— Товарищ лейтенант!.. — умоляющий возглас.
— Свяжите, сдадим, куда следует.
Он и думать не думал, что в нем такое жуткое желание жизни. Проламывая кусты, разрывая жилистую траву, перепрыгивая, перекатываясь через заросшие мхом гнилые стволы, он бежал в темную глубину леса. В единственное свое спасение. Он готов был зарыться в самую непроходимую чащобину, в самую глушь, куда не заглядывает даже дикий зверь, лишь бы не настигли те, от которых только что удалось вырваться.
Имре не знал и не мог представить, есть ли такие места, где можно исчезнуть, раствориться до мельчайших клеток тела. Еще какой-то час назад он и думать не думал об этом, удобно обхваченный подлокотниками летного кресла, чувствующий под руками покорную мощь машины.
Сейчас оставалась одна цель: оторваться от преследователей. Сколько их? Трое, четверо? На затылке чувствуется их тяжелое дыханье. Они за каждым деревом. Со всех сторон. Страшный, неправдоподобный сон. Ноги проваливаются в какую-то рыхлую почву, вязнут в трясине, бессильно топчутся на одном месте, несмотря на отчаянную попытку скрыться от погони…
Силы стали покидать Имре. Еще шаг, другой — и всем телом он ощутил влажную гниль лесной почвы. Рот хватал воздух. Сознанье вернуло момент, когда, выдернув ногу, вывернувшись из последних сил, всадил кортик в младшего лейтенанта и, освобожденный, метнулся в темень кустов и деревьев…
Перед самым лицом по прелому листу, как ни в чем не бывало, ползла тоненькая изумрудная гусеница. Захотелось оказаться на ее месте.
Постепенно картина происшедшего стала восстанавливаться.
Опушка. Огненный куст шиповника. Какие-то заросли, в которые прыгнул с парашютом. Подворачивается нога. Острая боль пронизывает до основания. Имре пытается погасить тяжелый купол, освободиться от ремней. Мысли путаются. В голове еще не исчез оглушительный взрыв самолета. Кто-то наваливается сзади…
После удара по голове — темный провал. «Боже, как она болит. Особенно одна сторона лица. Кажется, онемела и раздулась до неимоверных размеров».
Он помнил, как его вели между деревьев, как толкали в спину прикладом. Как один из группы ныл, матерясь про себя: «Товарищ лейтенант, все ноги обломал, а тут еще этот… Пришить его — и дело с концом…»
— Сержант, приказы не обсуждаются…
— А жалко, — пискнул сержант вроде бы про себя.
Лейтенант сделал вид, что не слышал. Вышли на край поляны. Красавец клен — весь в золотой шапке осенней листвы. Даже в такой момент Имре обратил на него внимание, а еще — на гул возвращающейся эскадрильи. Даже показалось, узнал свое звено. Один из самолетов отделился, сделал разворот и на бреющем пронесся над поляной… Шквал огня прошил все живое.
— Ложись!
Но уже и так все валялись, кто живой, кто убитый, кто раненый…
Имре поднял голову. «Бежать!»
Лейтенант словно прочитал его мысли, увидев, что тот высвободил руки. Кинулся на него. Вот тут-то Имре и выхватил кортик…
Тишина оглушила больше, чем взрыв самолета. Ни крика, ни шороха позади. Реальность стала такой же ощутимой, как кровь на пальцах руки. Чужая кровь!
«Что это — судьба? — стал размышлять он. — Жить где-то далеко от России, учиться, гордиться полученной честью иметь кортик офицера военно-воздушных сил — и все это для того только, чтобы стать убийцей? Кстати, а где кортик?»
Имре ощупал карманы. Даже вывернул их для верности, не веря собственным ощущениям. Нет. Кортика не было.
— Трр-рр-р! — раздалось над головой.
Пестрый дятел, вцепившись в корявый сук, пробивался к спрятавшейся личинке. Будто не было рядом человеческой трагедии.
Самое удивительное, Имре показалось, он не так уж и далеко от места, где произошла схватка. Это совсем рядом, если судить по ярко-оранжевому пятну клена, просвечивающему сквозь деревья. Если бы за ним погнались, непременно бы поймали, а это — верная смерть. Его обдало жаром.
И все-таки Имре решил попробовать вернуться на опушку. Там исчез кортик. И ничего в жизни важнее этого, казалось, не было в этот момент. Взгляд отца стоял сейчас перед ним. Как Имре станет смотреть на него, если вернется домой с пустыми руками? Как будет смотреть в глаза товарищам, старшим офицерам?
Не думая, что его могут схватить, забыв, что отчаянно пытался провалиться сквозь землю, спасаясь от преследования, Имре пополз назад.
Дела оказались значительно хуже, чем он думал. Правая нога превратилась в бревно. То ли вывернута, то ли перебита. Опухнув, она распирала крепкую обувь.
«Главное — не поддаваться панике». Имре перевернулся на спину. Полуобнаженные вершины деревьев равнодушно покачивались в холодной глубине неба. Дятел трещал уже в другой стороне. На густой хвое ели обнаружилась синица. Ее нежный посвист всегда вызывал в Имре радость от предчувствия близкой зимы. Сейчас же он отнесся к нему равнодушно, занятый осмыслением собственного положения. «Молодец, Марта. Вовремя сориентировалась…» Он усмехнулся — было уже не до нее.
Боль в ноге притихла, словно притаилась. Скорее всего, Имре перестал ощущать ногу. Наверное, он терял сознание.
Сколько он так пролежал, Имре не знал. Откуда-то справа доносились звуки канонады. Линия фронта менялась стремительно. Похоже, он оказался в глубоком тылу.
Имре сориентировался, в какую сторону надо будет пробираться, но сейчас об этом думать было рано. Во что бы то ни стало сначала надо отыскать кортик.
Имре перевернулся на живот, попытался ползти. Боль возобновилась. При каждом неосторожном касании она молнией пронизывала тело.
«Как же я мог бежать? — поразился Имре. — Может, сделать костыль? Вот будет чудно: выйти на
