Полковник Зимников перебрал карточки.
— Да, твоя новая рота «механиков» будет весьма кстати… Но это какой?то фантастический бардак, все?таки. У меня есть батальоны, но два них готовы вцепиться друг другу в глотки, поскольку один составлен из беженцев–добровольцев, а другой – перебежчики–англичане.
— Я слышал об этом, — вставил майор. – Почему их не раскассировали, как обычно, отдельными ротами или даже отделениями?
— Это к Шварцману, решение принимал он, — вздохнул полковник. – И я уже думаю, может быть начать практиковать публичные повешения, как в старые времена наёмных армий? Каждый день тихая поножовщина между франко–немцами и англами, которую не унять никакими трибуналами… И ладно бы только это! Связисты не умеют пользоваться автоматизированными средствами. Приходят ящики с аппаратурой, аккумуляторов нет, штаты не предусмотрены, только два тома инструкций в придачу. Бронебойные снаряды через один идут с браком, они не пробивают ничего толще бумажного листа — раскалываются.
— Вместо вольфрама упрочненный стальной сердечник, слышал, — скривился Таланов.
— А для безоткаток нет кумулятивных снарядов, — продолжил Зимников. – Гаубицы попадают в цель только прямой наводкой, потому что прислуга не умеет обрабатывать на функциометрах целеуказание корректировки. «Мангусты» расстреливают боезапас впустую, потому что за год у нас так и не появилось нормального обсчета для стрельбы с упреждением по авиации. Зенитчики все ещё считают реактивный самолет быстрым гиропланом, по которому можно палить по старинке, с упреждением по прицельным кругам. Запрос на воздушную поддержку проходит через пять инстанций. Вызывая наших авиаторов можно надеяться только на то, что они страшно отмстят за тебя. Если найдут участок и если не проутюжат наших же.
— Война есть бардак, — подытожил Таланов.
— Ну да, — согласился Зимников. – Понятно, что сейчас уже получше, чем тем летом. Снаряд из прессованного навоза все же лучше бутылки с бензином и машинным маслом. Но… — он тоскливо махнул рукой. – На бумаге у меня почти полноценная механизированная сводно–гвардейская бригада, облегченная дивизия в миниатюре. Практически это дикая орда, которой можно только скомандовать «Вперёд!» и быстренько отойти в сторону.
— Я верю в твой организационный гений, — обнадежил Таланов.
— Я тоже в него верю, — согласился полковник. – Но что я могу сделать, если в бригаду скидывают рыбьи кости вместо филе? «Зимников умный, опытный, он все может!». Мне нужно хотя бы полгода нормальной подготовки и снабжения, тогда можно будет выйти даже один на один в чисто поле. А ни хрена нет – ни людей, ни техники, ни времени. Добровольцы готовы драться, но они не воины. Они в массе своей – пока лишь ополчение, которое готовить и готовить, как новобранцев. Аэробатовцев осталось — на командиров отделений едва хватает. И какие мы «механизированные», если нормальные броневики только в разведроте? Та сборная солянка из рыбы с собаками, которую мне дали, опять сгорела вся в первый день боев. Потому, что в бронебатальоне — полсотни машин пяти типов, десяти модификаций, а экипажи — с ускоренных курсов. Дожили – я уже дважды использовал разведчиков как ударный механизированный кулак. И дальше буду, потому что с бронеходами, похоже, прокатят. Хорошо хоть тебя вернули, да ещё с прибытком.
— Да, полсотни «шагоходов$1 — это сила! – с некоторой долей самодовольства заметил майор. – Тут можешь не беспокоиться, я своих погонял на совесть.
— А толку? – воззрился на него Зимников. – «Механик$1 — это самоходный гроб с компактным дизелем на заду, он хорош только в связке со всеми остальными, чтобы расчистили путь, прикрыли и снабдили. А я на бригаде всего два месяца и едва–едва сумел наладить хоть какое?то взаимодействие между батальонами. При четвероязычии. Пока что у меня в руках кувалда, которой можно ударить только раз, а потом управление рассыпается, и все идёт по старинке – на кулачках против танков. Так что пока – готовься, буду дробить твою роту и распределять поштучно, как подвижные пулеметные точки.
— Не по уставу, — почесал бритый затылок Таланов.
— Когда получу свои бронеходы, связистов, — металлические пальцы обладали ограниченной подвижностью, поэтому полковник не загибал их, а помахивал разлапистой кистью, похожей на железного паука. – Новую радиотехнику с дешифровщиками, кумулятивные снаряды и черта в ступе, тогда заживём по уставу. А пока – как получается.
Таланов встал и сделал пару шагов по маленькому кабинету комбрига – каморке на третьем этаже заводского комплекса «Плоньской оружейной мануфактуры». Все оборудование вывезли при эвакуации, остались лишь солидные, пустые как совесть ростовщика коробки цехов и складских помещений. Зимникову удалось истребовать комплекс лично у командующего фронтом Шварцмана, чтобы привести в порядок изрядно поистратившуюся в боях бригаду, пополняемую нерегулярно и хаотично. В соседнем здании отрабатывали бой в городской застройке. Грязные, потные и взъерошенные пехотинцы лезли в окна, откуда в них кидали пакеты с краской, имитирующие гранаты. Прямо по широкой асфальтированной площадке под окнами комбриговского кабинета раскатывали кругами два броневика, с которых попеременно прыгали бойцы – разведка отрабатывала быструю высадку на ходу. Недалеко – так, чтобы ненароком не попасть под колеса – бродил колоритный мужик, пузатый, здоровенный, в обычном маскировочном комбинезоне, но с большим деревянным крестом где?то между грудью и объемистым пузом. Он что?то вещал, широко размахивая правой рукой, будто кадил. Сквозь рык моторов доносилось:
— А ежели кто из вас, сукины дети, не проявит должного усердия в постижении воинской науки…
Окончание грозной фразы утонуло в автомобильном шуме.
— Это кто? – недоуменно спросил Таланов.
— Это наш бригадный священник, диакон Афанасий. Бригада у меня особенная, и батюшка тоже особенный. Окормлял верующих где?то во Франции, там была маленькая православная община. В общем, насмотрелся он там, когда… ну, понимаешь.
Таланов медленно кивнул, всматриваясь в человека с крестом на груди.
— В конце концов, сам вышел к нашим, и даже кого?то из своих вывел. Вышел из сана, поскольку священник не может воевать, и отправился добровольцем в армию.
— То есть, все?таки не священник, — уточнил Таланов.
— Вообще он квартирмейстер, хороший притом, следит, чтобы солдаты были накормлены, организовывает бани, водоснабжение и прочее. И вроде психолога, для каждого находит доброе и верное слово, даже для махровых атеистов. У нас его все зовут «пастором», как?то от немцев повелось. Но иногда и оружие в руки берет, прекрасный артиллерист.
— Чудны дела твои, господи, — подытожил Таланов. – Священник без сана, мехбригада без техники, «шагоходы» как ходячие пулеметы…
— Ладно, не бери в голову, — Зимников неожиданно сменил тон. – Это так, стариковское брюзжание. На самом деле не все так плохо. Конечно, бардака хватает, но с прошлым годом если сравнить – небо и земля.
— А потери какие? — спросил майор, отрываясь от созерцания Афанасия, крепящего дисциплину у разведчиков добрым и выразительным словом.
— Большие, — дёрнул щекой Зимников. – Хотя, конечно, не как в самом начале.
— Растем, — без особого энтузиазма согласился Таланов. – Захарыч, дай мне время до завтра. Я размещу роту, обойду бригаду, все гляну, а завтра можно и в чисто поле выходить.
— Добро, — согласился полковник. – Учти, общая побудка в половине пятого.
— Крутовато.
— Кто рано встаёт, тому бог подает. Шварцман дал мне пару месяцев нормальной жизни, за этот месяц нужно все подтянуть. И, Виктор…
Полковник двинул челюстью, обдумывая фразу.
— Слушай, что там говорят насчёт вообще? Ты же самоходную броню чуть ли не в Москве принимал? Может, чего слышал?
Теперь задумался майор.
— Знаешь, Захарыч, ничего в точности не могу сказать. Но… Летом будет жарко. Очень жарко.
— Ладно, это?то и здесь понятно. Давай, иди. И не забудь – полпятого. Кстати, у нас на тренировках
