— Приветствую, — произнес император по–английски.
— Я внимательно слушаю.
— Что говорят ваши гравиметрические станции?
— Полагаю, то же, что и ваши. Началась подготовка к открытию портала максимальной пропускной возможности.
— Мои специалисты дают пять дней. Может быть шесть.
— Суток, — уточнил президент. – Пять суток.
— Да.
— Вы успеете?
— Если начнём немедленно. Наши договорённости в силе?
Американец ощутимо заколебался, впервые за короткий диалог.
— Вы можете гарантировать, что «Дивизион» сможет… что он выполнит задачу?
— Господин президент, — Константин позволил хорошо рассчитанной толике раздражения просочиться в ровный и бесстрастный голос. – Вы прекрасно понимаете, мы ничего не можем гарантировать. И мы рискуем гораздо больше вас, поэтому более чем кто бы то ни было заинтересованы в их удаче.
— Вы в свою очередь должны понимать, чем рискуем мы. Евгеника готовится провести сверхконвой, почти наверняка с «Левиафанами». Это будет, если не Армагеддон, то генеральная его репетиция. После неё действующий флот Конфедерации на много месяцев будет представлен, главным образом, береговой охраной.
Константин прикрыл глаза и досчитал до трех, выравнивая дыхание.
— А мы гарантированно потеряем большую часть Черноморского и Балтийского флотов, то, что от них осталось, — сказал он почти спокойным голосом. – Всё, что сосредоточили на Севере, полностью оголив Тихий Океан, и всё, что сможет прорваться через Гибралтар. Большой, по–настоящему большой конвой – это огромный риск, я согласен. Но рисковать стоит. Армада готовится не просто так, это подкрепления и снаряжение для будущего наступления. Очень много транспортов, часть которых удастся потопить. И морская баталия такого размаха – очень хорошая возможность замаскировать действия Дивизиона. Лучшая нам вряд ли представится.
— Я понимаю, — отозвался собеседник на другом конце света. – Но… Мой друг, вы – император, а я всего лишь президент. Если флот погибнет бесславно и безрезультатно, мне уже не устоять, даже несмотря на военное время. Мне и моему кабинету припомнят Нью–Йорк, провалы «Эшелона», сверхльготные поставки России и все остальное. Я потеряю президентство, а мой преемник будет вынужден стать на позиции изоляционизма. Вы останетесь без поддержки.
— Если нас постигнет неудача, я потеряю страну и жизнь, — отчеканил Константин. – И я готов. А вы, Эндрю?
Трубка молчала почти четверть минуты, а затем мембрана донесла короткое:
— Да, мы в деле.
Император невольно улыбнулся при этих словах. Они живо напомнили о происхождении нынешнего президента Конфедерации, в чьем прошлом было немало того, о чем не пишут в официальных приглаженных биографиях.
— «Эшелон» пойдет в бой на море и в воздухе, — решительно произнес Амбергер. – До последнего корабля и воздушного аппарата, если понадобится. И я буду молиться за успех ваших пилотов. Если у них получится, я сделаю их национальными героями Америки, и мы отольем их статуи в золоте.
— Встаньте в очередь, господин президент, — посоветовал Константин, усмехнувшись. Он не видел собеседника, но чувствовал, что человек на другом конце провода так же улыбается, поддавшись мгновенной человеческой слабости.
— Удачи, — завершил разговор Амбергер.
— Удачи, — повторил император и разъединил линию.
Константин поправил галстук, проверил, хорошо ли сидят запонки.
— Удачи нам всем, — прошептал он уже самому себе.
Глава 15
Гигантский механизм, совершенствуемый и отлаживаемый почти год, заработал. Как любой системе, охватывающей множество людей и управленческих структур, ему требовалось время и приложение силы, для того, чтобы преодолеть инерцию старта. Чтобы каждая мельчайшая шестеренка, каждый исполнитель, от высшего руководства и штабов до последнего незначительного клерка и техника вошли в ритм, сработали как единое целое.
Тысячи, сотни тысяч человек готовились к этому дню, знали и надеялись, что он настанет. Но как всегда, когда приходит пора решающего экзамена, даже самый прилежный ученик чувствует робость и страх. Он может скрыть его глубоко в душе, никому не показывая, но все равно страх – никуда не исчезнет.
Имперский флот, американский флот, «Эшелон$1 — все готовились к решающему сражению, великой баталии. Схватки, которая не могла принести решающую победу, но могла переломить ход войны, приблизив её окончание. И все же, когда ожидаемый час пробил, робость и неуверенность охватили участников.
Но армия есть армия. Император и президент привели в действие взведённый и смазанный механизм колоссальных масштабов. Приказы шли по инстанциям и уровням, опускаясь все ниже и ниже, от высших штабов до отдельных дивизионов и кораблей, вовлекая в общее действие все новые соединения и людей. Объединенная единым планом сила готовилась к сражению, и раз дав ход, остановить её было уже невозможно.
Корабли выходили из укрепленных стоянок, превращенных в полноценные крепости, поднимались из бронированных эллингов дирижабли. Тягачи выкатывали из ангаров самое современное и дорогое оружие Конфедерации – бомбардировщики Defender-36. В отличие от имперских машин, построенных по схеме «летающее крыло», привычной для дирижабля, американцы сразу попытались скопировать классическую «самолетную» модель. «Дефендеры» уступали российским аналогам по техническим характеристикам, но зато конфедераты, не скованные сухопутным фронтом, смогли построить почти сотню таких самолетов. Большая часть пока ждала своего часа, каждый в окружении бригады техников. Некоторые транспортировались к специальным площадкам – странным, лишённым взлётно–посадочных полос. К этим бетонированным полям уже спускались специально переоборудованные дирижабли- $1тысячетонники», готовые подхватить бомбардировщики специальными захватами. Зацепив ношу, носители поднимались в небо, как огромные шершни, несущие в гнездо добычу. Таким образом, бомбардировщик мог сутками находиться в боевой готовности, не тратя топливо и не изнуряя экипаж, курсируя неподалёку от нужного района.
Карабкались в стратосферу высотные термопланы с решетками антенн ДРЛО. Благодаря почти космической высоте их «око» позволяло просматривать пространство радиусом больше тысячи километров, но за такие возможности приходилось расплачиваться сверхлегкой конструкцией и полным отсутствием защиты. Экипаж сутками бессменно находился в герметичных скафандрах с электроподогревом и подачей кислорода, зная, что для противника более значимой цели нет и аппарату достаточно одной ракеты. Каждый подобный термоплан сопровождался свитой дирижаблей–защитников, прикрывающих драгоценный радар, но все равно на такую службу брали только операторов–добровольцев. Впрочем, после «фторовых» бомбардировок в таковых недостатка не было.
На нескольких самых тяжелых, лучше всего защищённых линейных кораблях, сопровождаемых отдельным эскортом ПВО, в артиллерийских погребах главного калибра снимали печати с особых контейнеров. Они были невзрачны на вид, но в каждом хранилась капсула ярко–жёлтого цвета, укрывающая специальный снаряд. Во всем мире таких насчитывалось не более сорока штук и делали их только два завода – русский и американский.
