— Может, надо откалибровать аппаратуру? – с сомнением произнес норвежец. – Холостой запуск портала? Впрочем, непохоже.
— На это обрати внимание, — сибиряк указал на пульсирующую линию, рисующую хаотичный на первый взгляд «забор».
Теперь норвежец тоже нахмурился, определенно встревоженный увиденным.
— И вот это, — русский коллега достал из кармана свернутую в маленький рулончик ленту самописца. – Мне не понравилась последовательность, и я посмотрел всю картину за сутки, со сглаженными пиками.
Уроженец Вест–Агдера всмотрелся в белую ленту, на которой черная линия нарисовала подобие пологой лестницы с мелкими зубцами «ступеней», повторяющихся со строгой периодичностью.
— Да, последовательность определенно есть, причем с каскадным наращиванием, — протянул он, наконец, чуть дрогнувшим голосом. – Амплитудная раскачка «горячей зоны». Похоже, идёт уже не меньше суток?
— Значит, не показалось, раскачка — с некоторым облегчением выдохнул собеседник. – Да, сутки — самое меньшее, но раньше пряталась за помехами. А теперь перешла пороговый минимум.
— Это… «прогрев», для разового переноса, как в прошлом году, по весне. И, похоже, на этот раз пробой будет совершенно чудовищным… и все же необходимо откалибровать аппаратуру и перепроверить, — решительно заявил норвежец.
— Да, конечно. Но сообщение все равно надо послать. Смени меня, — сибиряк решительно, но осторожно, стараясь ничего не зацепить, поднялся со стула. – Я на базу, надо делать первичное оповещение. Если это действительно «прогрев», времени мало.
Тихо тренькнул звонок. Несколько мгновений Константин лежал, открыв глаза и бездумно уставившись в темный потолок. Приятно тяжелело теплое шерстяное одеяло – он любил именно такие, хотя врачи утверждали, что это очень не полезно. Комната была погружена во тьму, плотные шторы надёжно ограждали спальню императора от назойливого солнца. В дальнем углу комнаты светились зеленоватым светом стрелки больших напольных часов из морёного дуба. Семь часов утра.
Вчера Константин решил сделать себе небольшой подарок – хотя бы один день пожить в довоенном режиме. Слабость, конечно, но организм настойчиво указывал, что ему уже не двадцать лет. Начало покалывать сердце, а кардиохирург, покачивая седой головой, безнадёжно указывал на необходимость строгого режима и щадящей работы. И монарх, и медик прекрасно понимали друг друга, но один сделал вид, что намерен соблюдать условия, а другой притворился, что поверил.
Снова сработал звонок. Проснувшийся окончательно император недоуменно нахмурился, хотя этот жест все равно было некому видеть. Секретариат прекрасно знал, что самодержец спит очень чутко и если он не ответил на вызов, значит слышит, но не может или не считает нужным.
Третий раз. Константин, не глядя, нащупал и поднял трубку аппарата внутренней связи.
— Да, — произнес он, подавляя минутное желание добавить что?нибудь вроде «и я всех вас отправлю на фронт, если это не сообщение о конце света».
— Ваше Величество, — прошелестело в трубке, и император мимолётно подумал — почему у референтов и секретарей всегда такие безликие и безличные голоса? Наверное, ускоренная эволюция под влиянием воздействия среды. – На связи Генеральный Штаб.
— Соединяйте, — Константин сел на кровати, откидывая одеяло и нашаривая пальцами ног тапочки.
В трубке щелкнуло, резко запищало, снова щелкнуло.
— Ваше Ве… — заговорил, было, знакомый чуть дребезжащий голос, но монарх нетерпеливо перебил его.
— Устин Тихонович, к делу.
— Получаем сообщения с гравиметрических станций, — коротко и по–деловому заговорил Корчевский. – Всех.
— Переход? – коротко спросил император.
— Нет, каскадный прогрев.
Константин немного помолчал, осознавая услышанное.
— Это точно? – спросил он, наконец. – Ошибки быть не может?
— Нет, это сообщения всех станций, — повторил невидимый Корчевский. – Собственно, процесс начался минимум тридцать часов назад, но примерно шесть часов назад достиг порога, когда гравиметристы смогли выделить его на общем фоне.
Император крепче сжал трубку, чувствуя её чуть шершавую поверхность.
— Сколько времени? – задал он последний вопрос.
— Черновский говорит, с таким графиком они будут наращивать амплитуду пять, может быть шесть суток, а затем… — даже Корчевский, у которого, по словам недоброжелателей, по жилам текла не кровь, а охлаждающая жидкость, запнулся.
— Понял, — произнес Константин. – Вы готовы?
— Да, — откликнулся штабист. – Но нам нужен приказ.
— Начинайте, — сказал Константин.
— А… конфедераты? – позволил себе вопрос Корчевский.
— Начинайте, — повторил монарх.
— Понял. Конец связи, — проговорил штабист, как будто уже сидел в кабине боевого аппарата и докладывал по зыбкой и ненадёжной линии военной связи.
Трубка щелкнула и умерла. Император нажал одну из семи клавиш на самом аппарате.
— Секретариат на связи, — немедленно откликнулись на противоположном конце линии.
— Уведомите канцлера и весь мобилизационный комитет, совещание в… — он на мгновение задумался. – В девять утра. Указание министру связи – подготовить возможное включение во все радио и визографические передачи. В любой момент.
Отдав указание, император накинул халат и быстро умылся. Глядя на себя в зеркале, он невесело усмехнулся. Обычный, уже весьма пожилой человек с глубокими морщинами, немного обвисшими щеками и беспорядочно взлохмаченной шевелюрой. Не похоже на отца нации, бесстрашного, бестрепетного лидера и прочая и прочая. Два года назад ему, с многочисленными оговорками и словесным кружением намекнули на то, что современная медицина, как известно, творит чудеса. В косметической хирургии — тоже. Тогда он даже не рассердился, восприняв это как хорошую шутку и профессиональную предупредительность службы референтов. А сейчас неожиданно подумал, что, пожалуй, такой обрюзгшей и нездоровой физиономии действительно нужна штопка…
Как человек чувствует себя, так он и говорит, действует и вообще общается с миром. А хорошо себя чувствует только тот, кто правильно одет и приведен в надлежащий порядок. Поэтому, несмотря на первый порыв немедленно задействовать «линию К», император вначале закончил утренний туалет, надел костюм, самолично повязал галстук светло–песочного цвета. И только после этого вновь снял трубку и нажал последнюю, седьмую клавишу. Электрические сигналы устремились по кабелю, через всю страну, к дальнему восточному побережью, затем пронеслись по океаническому дну, пронизывая бронированный подводный кабель. И вновь суша – иной континент, чужая страна, с которой Россия не раз сходилась в жёстком клинче, до драки, почти до войны, а теперь сражалась рука об руку.
Ждать пришлось долго. Ожидание всегда раздражает, но Константин, как всякий опытный политик, был к нему привычен. Кроме того, он прекрасно понимал, что даже если президент Конфедерации сидит рядом с аппаратом и рукой на трубке, он никогда не ответит сразу. Закон политики – авторитет всегда подвергается проверке на прочность, и всегда отстаивается, даже в мелочах. В данном случае Константин и русская сторона выступали в качестве просителя, пусть даже в вопросе, допускавшем только взаимный интерес и совместную, командную работу. Поэтому президент в любом случае выдержит паузу, не слишком большую, но отчетливую. Скажем, пять минут.
Эндрю Амбергер ответил через две.
— Да, — сказал он по–русски, с отчетливым и узнаваемым акцентом.