Сотни кораблей, десятки летательных аппаратов начинали путь от восточного побережья Конфедерации по тщательно рассчитанному плану и графику. Навстречу коллегам из далёкой России, которым приходилось куда тяжелее…
Павильон был мал, от света софитов, в добавок усиленного отражателями, тушь быстро таяла и разъедала глаза, а губы словно намазали салом. Константину не так уж часто доводилось участвовать в визографических передачах, но каждый сеанс доводил до белого каления. После первого подобного мероприятия он искренне и всерьёз зауважал дикторов «новостника», вынужденных терпеть такие страдания ежедневно. Жаль, что без грима не обойтись, лицо кажется серым и восковым, безжизненным. Как говорили заслуженные визографисты, сейчас ещё легко. На заре беспроводной передачи движущихся картинок приходилось не просто гримировать, а буквально разрисовывать лица черным карандашом.
— Черноморский флот – пока без происшествий, — доложил из?за плеча адъютант. – Балтийский подвергается налётам авиации, потерь в кораблях пока не имеет. Есть раненые и убитые. «Эшелон» занимает позиции, идут первые ограниченные столкновения. По сообщениям разведки, противник объявил общую воздушную тревогу.
Адъютант оглянулся вокруг, словно по углам скрывались шпионы, склонился чуть ниже и едва ли не шепотом сообщил:
— В остальном все по условленному графику.
Император мысленно прикинул порядок действий по тому самому графику. Значит, бомбардировщики «Дивизиона» заправлены, вооружены и готовы к вылету, экипажи в полной готовности. Дирижабли– танкеры уже над Северным Полюсом на пути к точке встречи неподалёку от Гренландии. Воздушные заправщики оставались самым слабым и уязвимым звеном, но без них операция не имела смысла. С
Константин прикрыл глаза, представляя виденный на фотографии тягач для особого боеприпаса — здоровенный подъемник–домкрат на шестиосной опоре, смахивающей на огромного паука.
— Три минуты, — сказал ассистент, оператор развернул на большой треноге визографическую камеру, похожую на фантастическую лучевую пушку.
— Мы сразу войдём во все передачи, радио и новостные, И трансляция на корабли, — сообщил режиссер из своей кабинки, хотя в этом не было надобности.
— Ваше Величество, — неожиданно сказал адъютант, и монарх воззрился на него, ожидая экстраординарных новостей. Но офицер молчал, мучительно кривя губы, словно переступая через себя. На мгновение Константину показалось, что перед ним убийца, собирающийся изменить присяге. Охрана ощутимо напряглась, готовая убить возможного предателя на месте.
— Ваше величество, — повторил адъютант твердо и решительно. – Скажите, Вы уверены, что нужно делать это именно сейчас?
— Что? – не понял монарх, пораженный случившимся, как если бы вдруг заговорил его механорганизатор.
— Две минуты, — это снова ассистент. Над камерой зажёгся жёлтый огонек, режиссер что?то неразборчиво бормотал в микрофоны в своей будке.
— Обращение к нации и морякам – это такое оружие, которое можно использовать только один раз, — с отчаянной решимостью заговорил офицер. – Но ведь у нас есть ещё целая армия… Мой брат служит в броневойсках, все понимают, что впереди сражение за Варшаву и Польшу. Может быть, приберечь?..
— Минута. Секундный отчет.
Император задумался. На световом табло под потолком, перед его глазами, но вне поля визографической камеры запрыгали оранжевые цифры. Слова офицера вновь разбудили все сомнения, тлевшие в душе самодержца, поскольку адъютант говорил сущую правду. Правильное напутствие может принести победу в сражении. Но оно же обернется дополнительным позором, если битва будет проиграна. Очередное действие, совершаемое в отчаянном рывке без оглядки на риск, с неистовой верой в победу.
— Да, так нужно, — сказал он, наконец. – Поверь мне.
— Десять секунд! – надрывно простонал режиссер, хватаясь за всклокоченную шевелюру, внутренним взором он уже видел сорванную трансляцию.
Мгновение император и военный неотрывно смотрели друг на друга.
— Я верю, — прошептал адъютант, отступая. – Благослови Вас Бог…
— И начали!.. — махнул режиссер. Жёлтый огонек камеры мигнул и сменился зелёным.
— Тишина! – грозно приказал Зимников, и офицеры, тесно набившиеся в кабинет комбрига, замолкли. Таланов машинально поглаживал нагрудный карман где у него лежала кожаная фотографница с последним снимком покойной семьи…
Терентьев включил новостник и сел, напротив, на диване, закинув ногу на ногу и обхватив колено напряжёнными пальцами. Ютта молча взяла Яна, пытающегося ползать по большому ковру, и унесла в детскую. Иван даже не заметил этого, до боли стиснув челюсти…
Поволоцкий оторвался от мыслей о теориях Адлера и Фрейда, закрыл «Вестник сибирской хирургии», взглянул на часы и, привстав, включил радиоприемник. Американский радиолог, примостившийся напротив с блокнотом, «Заметками по военно–полевой хирургии» Юдина и толстым томом «Топографической анатомии нижних конечностей» поднял голову, прислушиваясь к хрипу помех.
— Сограждане… — донёсся из динамика знакомый голос.
Константин сделал длинную паузу, всматриваясь в зеленую лампочку на камере. Речь была заготовлена заранее пресс–службой и тщательно отшлифована специалистами массовой психологии. Но в этот момент император неожиданно почувствовал, что любое заранее подготовленное слово покажется неискренним, плоским. Ему предстояло благословить людей, идущих на верную гибель, и старый прожженный политик, циник, искушённый в человеческих слабостях впервые в жизни ощутил сомнение в пользе тщательно выверенного и выученного слова. Константин подумал о том, что такая речь есть оскорбление подвига тех, кто сейчас готовился к прорыву через смертоносный огонь Евгеники. И он решился — импульсивно, внезапно, понимая с холодной отчетливостью, что творит легенду. Или губит страну.
— Друзья мои. Все, кто слышит меня сейчас, я обращаюсь к вам, независимо от национальности, веры, политических предпочтений и иных различий. Через несколько часов моряки Российского флота и Конфедерации сойдутся в битве с нашими врагами. Не буду скрывать очевидное, бой будет страшным, кровопролитным. И, к сожалению, никто не может пообещать, что победа окажется за нами.
— Господи, он сошел с ума, — потрясенно пробормотал президент Амбергер, сжимая кулаки до хруста в суставах. – Что он говорит?! И это после того, как я обещал Америке сокрушительную победу! Он погубит всех нас…
— Враг силен, очень силен. На его стороне большой опыт, хорошее оружие и нелюдская сущность. Поэтому в грядущей схватке нашим защитникам понадобится вся сила, все мужество и самоотверженность…
Визокамера и микрофоны подхватывали слова императора, передавали их по проводам на ретрансляционные станции. Домашние радиоточки, громкоговорители в публичных местах, «новостники$1 — все средства информации несли слово Императора. И без преувеличения можно было сказать, что сейчас Константина слушал весь мир.
— И ещё им будет очень нужна вера. Вера в то, что их дело – священно, что все мы верим в их успех, в их мужество и силу духа. В этой войне не будет договоров и компромиссов, потому что враг намерен вести её на полное уничтожение, и нам придется ответить ему тем же.
Пресс–секретарь беззвучно завыл, тавтология «вера в то, что мы верим» поразила его в самое сердце.
— В этот день моряки и лётчики, под знамёнами России и Конфедерации, определят, кто будет
