Приближаясь к вагончикам, он отметил, что вокруг них копошится множество людей с лопатами. Люди эти долбили мерзлую землю, смешанную со снегом, а потом по самую крышу (и даже поверх крыши) забрасывали этой землей вагончики. Краковец остановился на краю поля у первого вагона, возле которого трудились еще нестарые, однако весьма старообразные мужчина и женщина.
— Бог помощь! — сказал Краковец, невольно впадая в тон эдакого доброхота-народника, заранее обреченного на выдачу местным властям. Впрочем, народ, похоже, был рад предлогу разогнуть спину, потому отвечали Краковцу вполне охотно и дружелюбно:
— Здравствуйте, коли не шутите.
— Что это вы тут делаете? — спросил Краковец, вполне натурально оставаясь в своей роли заезжего городского дурачка.
— Тут, видишь, какое дело, зима ударила без времени, — охотно объяснил мужчина.
А женщина только улыбнулась застенчиво, показав целый набор железных зубов. Было ей едва за сорок в свете этой металлической улыбки, но на первый взгляд тянула она за полсотни. И то сказать, телогрейка и резиновые сапоги ее, конечно, не красили.
— Кто поумнее, еще летом засыпали, — сказал мужчина. — А дураки вот — в первый выходной очухались…
— Значит, вот тут вы и живете, — сказал Краковец догадливо. И поежился, глядя на промерзлое поле.
— Тут и живем помаленечку, — сказал мужик. — Да вы заходите, погрейтесь. Тоня, зови в дом. Может, чаю хотите?
— Не отказался б, — сказал Краковец. — Я в гостинице живу, а там не топят, да еще и буфет закрыт. Зато все под дуб разделали.
— Красивая гостиница, — сказал мужчина с гордостью. — Мы туда коммуникации тянули… Там у нас кто только не жил, в этой гостинице. Говорят, даже певец Мулерман жил.
— Кобзон, — поправила жена, — Осип Кобзон… Ну чего тут, право, стоять, пошли и мы чайку попьем — все же как-никак суббота.
Краковец первым вошел в вагончик и сразу уперся животом в стол. Вагончик был крошечный. Посреди него стоял стол, по бокам, впритык к столу и к стенкам, две узкие кровати, позади стола еще швейная машина, а сбоку у входа — печурка. За столом на одной из кроватей сидели мальчик лет восьми и старушка. Мальчик что-то писал, наклонив голову, а старушка шила.
— Чайник горячий, сейчас новый чай заварю, — сказала хозяйка. — А вы пролезайте за стол, чего у двери стоять. Тут у нас такая техника молодежи — надо с ногами на кровать встать, а потом ноги спустить под стол, иначе никак не пролезешь.
— Вас четверо? — растерянно сказал Краковец.
— Ну. Только четверо и есть, — кивнул хозяин. — Куда нам еще детей разводить? И так тесно.
Женщина подала чай в чашках. После третьей ложки сахару подняла взгляд, спросила у Краковца:
— Еще? Сами кладите сколько надо, не стесняйтесь.
— Спасибо… А квартиру что? Не обещают?
— Как не обещают? — спокойно сказал мужчина. — Мы на очереди. Седьмой год как стоим. Как сюда приехали — сразу и встали. Но тут теперь замедлилось строительство, трасса ушла, фондов мало, а главное дело — строителей у нас нехватка. Мы обои с ней на очереди, каждый у себя на производстве. Однако у нее, видать, быстрее подойдет, она истопником трудится в котельной, там у них всего пять человек на очереди. А у нас-то в гараже ой-ей-ей.
— Так что, уже скоро? — сказал Краковец, бодрясь.
— Теперь скоро, — согласилась женщина. — Нам на котельную больше квартиры в год не дают, конечно, так что, все же лет пять подождать придется…
— Где же вы тут спите?
— Вот где вы сидите… Пацан с бабушкой на той койке, а мы с женой на этой.
— А если взять да уехать куда?
— Уехать можно, конечно, мы много ездили, — сказал мужчина задумчиво. — Тут весь народ такой — уехал, приехал, особенное дело холостяки. Однако у нас так обстоятельства теперь складываются, что через пять лет можно будет и пенсию сразу получить, и квартиру. А ездить что ж? Оно хорошо — где нас нет.
— Когда мы приехали, тут еще в ту пору трасса была, — сказала женщина. — Тут снабжение было, и колбаску завозили, и маслице… Теперь, конечно, былая слава, никому мы больше не нужны.
— А все же большой город, — сказал Краковец, чувствуя отчего-то неловкость.
— Тыщ уже пятнадцать. Клуб, гостиница красивая. — Мужчина подумал, что еще, но не вспомнил. — Есть временные трудности, однако.
«Временные, как наша жизнь, — думал Краковец, прихлебывая чай. — Все пройдет — и наши временные трудности, и временные радости…»
— Ешьте конфеты, — сказала женщина, пододвигая к нему вазочку. — Из области. Сестра приезжала в гости.
«Еще ездят сюда в гости, в этот вагон, гостят, возят друг другу конфеты… — думал Краковец. — Жизнь продолжается…»
Сказал понятливо:
— С кондитерскими у вас, стало быть, перебои.
— Сахар почти что всегда есть. Конфеты что-то в последние года уже редко. И с макаронными изделиями перебой, а так грех жаловаться. Мяса и масла, конечно, как везде. Нет.
Как везде, нет. Краковец кивнул, соглашаясь, что жаловаться нам не на что и некуда. Конечно, перебои с макаронами, с кондитерскими, с мясными, молочными и всеми вообразимыми продуктами давно стали бесперебойными, однако жаловаться пока грех. Пусть эти разные греки и венгерцы жалуются, у которых всего, люди говорят, до усеру. Словно прочитав мысленно и одобрив эту благородную мысль Краковца, хозяин сказал с чувством:
— Лишь бы не было войны.
Краковцу тоже захотелось сказать что-нибудь утешительное, и он сказал, расстегивая молнию на куртке:
— Тепло тут, наверное, зимой, в вагончике.
Молчавшая до сих пор бабушка поддержала беседу:
— Тепло, милок, тепло. Так набздено — не продохнешь. Хоть топор вешай.
Хозяева радостно засмеялись, и мужчина подтвердил, что верно, тепло:
— Мы сейчас все землей закидаем, потом еще снегом сверху, и один останется колидор до двери, как блиндаж будет. По колидорам этим только вход и найдешь. Спьяну иной раз свой колидор ищешь-ищешь…
Напоминание о земляных работах Краковец воспринял как знак и стал прощаться. Его и так заждался небось Валерий в бараке женского общежития, куда он бодро добежал, даже не застегнув куртку. И напрасно, потому что никакого тепла в бараке не предвиделось. Валерия он нашел по шуму, долетавшему в коридор из комнатки в конце коридора. Мужчины затеяли сабантуй по поводу субботы, а также как бы и в честь приезжего, однако, заглянув в эту комнату, Краковец тут же ретировался в коридор, потому что мужчины в ожидании гостей уже успели сильно разогреться. Это подтвердил и Валерий, вышедший за Краковцом в коридор.
— Да, вам-то уж их не догнать, они спозаранку начали… А Валентина-бригадирша в шестой комнате, там они обе. Мне с вами пойти?
— Нет, нет, не надо, я сам, — сказал Краковец. — Завершайте свои дела.
Он постучал в шестую комнату. Валентина, поднявшись со стула, пожала ему руку, а Зиночка, закутанная в шаль, стояла у окна, не оборачиваясь, и только сказала «Здрасьте» тихим голосом. Краковец огляделся. Комната была довольно просторная, не меньше как метров пятнадцать. Может, она казалась такой просторной оттого, что мебели в ней почти не было — узкая кровать, тумбочка в углу и крошечный столик с двумя стульями. В углу ярко светилась электрическая плитка, которой было все же не под силу обогреть дырявую барачную комнату.
