свету.
У стены слева раздался тяжёлый вздох, шевельнулась гигантская тень, Ларик почувст-вовал на шкирке мощную лапу, и его оторвало от земли. Сначала он непроизвольно, как но-ворожденный котёнок, ухваченный кошкой за загривок, подтянул ноги, съёжился и зажму-рился, но бунтарский дух не позволил болтаться в унизительной позе. Он, резко взбрыкнув ногами, попытался ударить подошвами в пол и освободиться из захвата. Хрен в дупло! Ноги до пола не достали, а его самого точно доской приложили по животу так, что дыхание пере-хватило напрочь, и в ушах возник гул, словно зашумела вода на речных перекатах.
Сквозь шум он расслышал беззаботный смех доброго дедушки, прерванный чахоточ-ным кашлем.
— Зубы кажет, зверёныш! Поставь на место, Кистень, а то задохнётся малой. Нам ответ держать перед богом. А ты не сучи ногами! Тебя ещё не режут.
Лапа швырнула Иллариона на прежнее место, ноги подкосились, он еле удержался, ед-ва не упав на карачки. Его согнуло, скукожило на сей раз от боли.
— А напомни-ка мне, мил человечек, — мягко зашелестел страшный старик, — как тебя в миру-то звали?
— Жордания…Илларион, — с трудом выдавил Ларик.
— Ага, Жордания…, грузин, значить. Папашка твой из блатных, а ты, значить, потомст-венный. А расскажи-ка мне, мил человечек, как ты Лопаря-то пришил? Только не врать!
Илларион врать и не думал — старый вампир прямо дал понять, что знает о нём много, может, даже больше, чем прописано в личном деле.
— Опетушить меня хотел, а я ему деревяшкой в глаз. На сквозняк.
— Ага, отжил Лопарь своё, значить. И то — падаль, не человек. Как дальше-то бедовать думаешь, мил человечек? Воровать, или как?
— Так я больше ничего не умею, — хмуро пробурчал Ларик, — а горбатиться, западло.
— Вот это по нашему, — просвистел ветер в ставнях, — как, говоришь, тебя на малолетке-то кликали?
'Может, не будут убивать?', — тоскливо подумал Илларион и ответил одним словом:
— Ларь.
— Ларь, значить, — задумчиво свистнул ветер, — ну, ну. Нет, мил человечек, с сего време-ни — не Ларь. Я, Филин, нарекаю тебя именем — Дато! И быть тебе вором по жизни! Ты хоть понял, какой чести удостоился?
Дато понял. Только что из рук этого урода он получил не просто жизнь, он получил путёвку в авторитеты и пожизненную неприкосновенность на любой зоне Союза. Так, во всяком разе, тогда ему казалось.
Он молча повалился на колени, испытывая торжество и не испытывая никакого рас-стройства от того, что не более полусуток назад лишил жизни человеческое существо. Что он ещё чувствовал тогда? Дай бог памяти. Благодарность? Пожалуй. Хотя, этот страшный дедушка по сути приговорил его к воровской профессии на весь оставшийся век. Ну и что? Ни тогда, ни сейчас Дато ни разу не пожалел об избранном пути. 'Не укради?' Всю жизнь он не воспринимал чуждую обывательскую мораль. Его никогда не тревожила совесть. Стоп! Не надо врать себе! Имея 'полтинничек' годочков на круг, он бестолково заметался внутри своего ороговевшего кокона. Что-то противно давило на клапан. Всё чаще всплывала затенённая лесная поляна, озверевшие от дурмана люди, и конвульсирующее в петле тще-душное тельце.
…А за второй случай вообще орден давать надо, можно сказать, человеческие жизни уберёг, избавил мир от мокрушника. Илларион тогда с подельником работал. Сычом звали. Нормальный был мужик, без фортелей. Ничего такого за ним не водилось. Всё у них полу-чалось, при деньгах ходили. То ли безнаказанность Сыча испортила, то ли жадность обуяла, то ли с крышей чего, только задумал он заняться мокрухой на заказ — стрелял виртуозно — и на этом срубать бабки в особо крупных…
Дато возразил. Сыч взъелся, стал угрожать, схватился за волыну. Зря он так. Короче, на почве ссоры подельник отдал богу душу. Менты так и не дознались, кто грохнул Сыча, а Да-то опосля пошёл по другому делу.
'Вот хрен им всем!'
…Да, а деньгами и рекомендациями упырей Илларион Константинович всё же вос-пользовался. Приехав в Среднегорск, позвонил по нужному телефону. Ответила бабулька-диспетчер, сказала, что ему в гостиницу перезвонят попозже. Перезвонили, проинструктировали, что да как, и дело закрутилось. Кто-то где-то пошевелил пальцем, в результате чего Дато без проволочек получил чистый паспорт, приобрёл квартиру, оформил постоянную прописку и взялся за работу сообразно полученным инструкциям и представленному бизнес-плану.
С тех пор минуло пять годочков, Илларион Константинович заделался известным и уважаемым в городе человеком, уяснив для себя, что заниматься более-менее серьёзным бизнесом куда увлекательнее, чем воровать, но так ни разу и не встретился с настоящим хо-зяином. Очередные инструкции пересылались по почте или вручались в пакетах якобы посетителями казино. Эти же посетители принимали бабки и оставляли расписки, которые Дато передавал своему начальнику службы безопасности. Хорошо сказано: 'своему'. Шефом СБ своей (опять 'своей') фирмы он вынужден был поставить человека, рекомендованного таинственным хозяином. Звали шефа охраны — Доржи Камаев, выглядел он лет на сорок, имел лицо аскета, хищный профиль, спортивную поджарую фигуру и пустые раскосые глаза, беспредельно похожие на глаза приснопамятных 'стражников веры'. Ещё он имел конспиративное имя — Монах.
Так вот: гардов в свою службу Монах подбирал сам, Дато только подписывал документы на трудоустройство и платил зарплату. Но, как ни крути, выходило, что нанятые на работу пехотинцы, формально ему подчинённые, фактически подчинялись только Монаху. Правда, Камаев не лез в его дела, но Илларион постоянно ощущал упёртый в спину пристальный взгляд. Два матерых зверя: свирепый цепной пёс и прикормленный волчара, по необходимости бегут в одной упряжке, не спуская, друг с дружки насторожённых глаз.
Ещё у Доржи была отдельная команда, занимавшаяся сопровождением грузов. Тут всё честь по чести: продукты для рестораций, включая мясо, рыбу, фрукты и овощи, закупались не на местном рынке, оккупированном выходцами с Кавказа и Средней Азии, а ввозились из областей-производителей. Тем самым обеспечивались качество и относительная, при солидных объёмах, дешевизна товара. Вот тех-то сопроводителей Дато вообще в глаза не видел. Звериное чутьё подсказывало: дойди дело до внутреннего инцидента, он окажется в пустоте и ничего не сможет противопоставить грубому силовому давлению. И никакие счета в банке не помогут, если…
Да, да…с некоторых пор Дато всерьёз начал задумываться о возможности такого рода инцидента и о своём нынешнем бессилии. Чувствовал, чувствовал угрозу старый волчара! Тогда уж хозяйский пёс с радостью вцепится в волчью холку. Другой бы на месте Иллариона Константиновича жил бы себе, не тужил, уповая на то, что его преданность и послушание по хозяйски будут оценены, и он ещё послужит… Вот хрен им всем! С год назад он принял решение. Значит, надо готовить пути отхода и логово, да не одно. Правильно сказал 'отец Елисей', что мир стал другим. Здесь и сейчас всё продается, и всё покупается, в том числе и закон. Спрос рождает предложения — именно так, во множественном числе. Если у тебя водятся большие деньги, твой карман находится под постоянным жаждущим наблюдением разнокалиберных чиновников: 'А не пожелает ли многоуважаемый Илларион Константинович? А чего изволитес? А уж мы так рады, так рады…' В этом мире правит тот, кто побеждает, а чтобы победить, надо первым вцепиться в горло врагу. А логово…, так, на всякий случай. Молодой хищник хорошо дерётся, когда ему нечего терять, а опытный волк во сто крат опаснее, если прикрыт его тыл. Но чтоб обеспечить тыл, надо вычислить хозяина. А чтобы вычислить хозяина, нужны связи, замкнутые только на самого Дато. Трудновато, однако — офлажковали его грамотно — но не невозможно. Начинать надо с чего? Правильно —
