— Конечно. — Она улыбнулась. — Я к преступному миру еще не принадлежу.
Им принесли кофе. Паула вынула пачку французских сигарет и зажала одну из них в губах, Джон чиркнул спичкой и перегнулся через столик.
— А в более широком смысле, — поинтересовался он, — можно что-то сделать?
— Я думаю, можно.
— Каким же образом?
— Вы читали «Сибиллу» Дизраэли?[34]
— Давно.
— Помните «две нации», богатые и бедные? Как они станут одной?
— Да.
— Не стали, так ведь? Несмотря на торжество «всеобщего благоденствия».
— Убежден, что дядя Терри Пайка, наборщик в «Таймс», зарабатывает больше иных законопослушных учителей или государственных служащих.
— Дело не только в деньгах, — сказала Паула, подавшись к Джону, в глазах у нее появился упрямый блеск. На сытый желудок Джон нашел даже, что это придавало ей бездну обаяния и одухотворяло ее лицо. — Видите ли, нас учат еще в школе, что нация — это естественно сложившееся сообщество людей, живущих в одном географическом районе, говорящих на одном языке, имеющих определенные права и обязанности друг перед другом, отличные от прав и обязанностей по отношению к гражданам другой нации. Иными словами, британская армия, действуя от имени британского правительства, считала себя вправе захватывать огромные территории, подчинять себе «туземцев», а чтобы те отдавали за бесценок свои шелка и пряности, создавали конъюнктуру рынка, выгодную для монополий… или даже брали туземцев в плен и продавали их рабами в Америку.
— Поразительно, — сказал Джон, — вы не только цитируете Шекспира, но и ориентируетесь в рыночном механизме.
— Ничего поразительного. Я изучала английскую литературу в Кембридже, а отец у меня банкир.
— Банкир?
— Да. Его зовут сэр Кристофер Джеррард. — Она назвала одного из богатейших людей в Англии совсем просто, явно не стремясь произвести впечатление или, наоборот, приглушить его. — Если поинтересоваться, как он делает деньги сейчас, то кое-что может показаться сомнительным, зато совершенно несомненны источники богатств семнадцатого и восемнадцатого веков: пиратство, работорговля, опиум… Вот так.
— Да. Времена изменились, — сказал Джон, все еще находясь под впечатлением того, что его собеседница оказалась дочерью сэра Кристофера Джеррарда.
— Это считалось в порядке вещей, потому что грабили чужеземцев. Англичанина, укравшего овцу в поместье моего предка, повесили, хотя овцу он украл, скорее всего, из-за голода.
— Парадокс, согласен, — произнес Джон с ноткой почтительности. — Но конечно же, разумнее распространять нравственные законы на сферу международных отношений, нежели ослаблять их действие там, где ими уже руководствовались.
Она вздохнула:
— Да, наверное. Для нас с вами это теоретически ясно, но эмоционально я похожа на Терри Пайка. Я инстинктивно чувствую себя в безопасности только среди своих, при этом я не имею в виду англичан вроде Терри.
Я имею в виду людей богатых. Высшие классы. Буржуазию. Думаю, что и вы — тоже.
— Я?..
— Для меня это осложняется еще и тем, что у меня мать — американка.
— И кого же вы предпочитаете — американцев или англичан?
— Я же и пытаюсь объяснить, — сказала она чуть раздраженно, — что верность — категория скорее классового, чем национального порядка. Итальянскому землевладельцу, к примеру, легче общаться с английским землевладельцем, чем с рабочим-автомобилестроителем завода «Фиат». Я знаю, что говорю. Я видела тех и других. Моему отцу куда ближе его коллеги из Франкфурта-на-Майне или из Нью-Йорка, чем люди вроде Терри Пайка. Плевать он хотел на свою страну, его интересует лишь свой капитал.
— Похоже, вы с отцом не очень-то ладите. Паула холодно посмотрела на Джона, как бы давая понять, что он переступил границы дозволенного.
— Мы отлично ладим.
— Он согласен с вами насчет двух наций?
— Я никогда с ним этого не обсуждала.
— И он одобряет вашу работу в сфере социального обеспечения?
— Он не возражает, лишь бы мне самой нравилось. — Она улыбнулась. — А вот мама в ужасе. Сама мысль, что я общаюсь с убийцами… Она спит и видит, чтобы я благополучно вышла замуж за какого-нибудь биржевого маклера.
— А вы?
— Что я?
— Вы хотите выйти замуж за биржевого маклера?
— Едва ли я найду такого в Уондзуортской тюрьме… — Да уж.
— Я не желаю выходить замуж за биржевого маклера, но, пожалуй, замуж мне пора.
— Почему?
— Потому что засиделась.
— Сколько же вам лет?
— А как вы думаете?
— Двадцать четыре, ну, двадцать пять. — Мне двадцать восемь.
— Ну, не так уж много.
— А вам сколько было, когда вы женились?
— Двадцать восемь.
— А вашей жене?
— Двадцать.
— Вот видите. А я засиделась.
— Думаю, Клэр сама теперь жалеет, что не подождала.
— Клэр — это ваша жена? — Да.
Паула рассмеялась:
— Я, безусловно, рада, что не вышла замуж в дцадцать.
— Почему?
— Выскочила бы за какое-нибудь чудовище.
— Например?
— Ну, не знаю. — Она снова рассмеялась. — За биржевого маклера.
Было без десяти два. Джон попросил счет, и мелькнула мысль, не вздумает ли Паула платить за себя — ведь это она его пригласила, к тому же она дочь сэра Кристофера Джеррарда. Но ей это в голову, видимо, не пришло: она спокойно смотрела, как он расплачивается двумя пятифунтовыми банкнотами.
— Так я могу передать Терри, что вы согласны взять на себя его защиту? — спросила она, когда они вышли на улицу.
— Все это еще надо провести через поверенного и клерка, — повторил Джон. — Словом, я не отказываюсь.
— Хорошо, — сказала она и, даже не поблагодарив за обед, повернулась и пошла в сторону Ладгейтс-серкус.
