— А Клэр действительно верующая? — спросила Сара.
— Думаю, да.
— Смешно, верно? — сказала она. — Ведь в остальном она производит впечатление вполне разумного человека.
— Это у них фамильное, — сказал Джон.
— Но она не обязана верить только потому, что верят в ее семье! — заметил Грэм.
— Нет, конечно. — Джон поднялся налить себе портвейна, хотя чувствовал, что ему уже хватит: от непривычной праздничной еды началась изжога.
— Так она действительно верит?
— Должно быть. Мы никогда с ней об этом не говорили.
— А тебя она не пыталась обратить в свою веру? — спросила Сара.
— Нет.
— А вы ее — в свою? — спросил Грэм.
— В какую?
— Ну, в ту, в которую вы сами верите.
— Мы больше спорим о политике.
— Вот уж никак не подумала бы, — сказала Сара.
— Почему?
— Разве вы оба не тори?
— Я — нет.
— Кто же ты тогда?
— Лейборист. Всегда был лейбористом. Грэм прыснул со смеху.
— Полно вам, — сказал он.
— Более того, возможно, меня выдвинут в парламент.
— От лейбористов? — недоверчиво спросила Сара.
— Конечно.
— Удивительно.
Некоторое время все сидели молча.
— И где, по какому округу? — допытывалась Сара.
— Хакни-и-Харингей.
— Вас уже выдвинули? — спросил Грэм.
— Нет еще. Конференция будет только в конце января.
— Ты правда социалист? — не унималась сестра.
— Не меньше твоего.
— Живешь ты иначе.
— А как живут социалисты?
— Во всяком случае, не в двух домах.
— У половины «теневого кабинета» по два дома.
— Они не социалисты.
— Ну, тогда я такой же социалист, как они. Годится? — И снова воцарилось недовольное молчание.
— Как хотите, — произнес Грэм, все еще не придя в себя от услышанной новости, — а парламент — напрасная трата времени.
— Может быть, — сказал Джон. — А что не напрасная трата времени?
— Ну, в общем-то, возможно, какая-то польза и будет, — сказал Грэм. — Я хочу сказать, законы-то ведь нужны, верно? Да только слишком это тупые инструменты.
— Так что же делать? Пусть все остается как есть?
— Нет, просто надо копнуть глубже.
— Как?
— Добираться до сознания людей. Хватать их, когда они еще молоды. А когда они вырастут, мозг их уже задубеет. У них будет полно предрассудков.
— Возможно, вы и правы, — саркастически заметил Джон, — но бывает же, что взгляды меняются, разве нет? Потому и правительства у нас время от времени бывают разные.
— Но на самом-то деле разницы между ними нет, верно? Я хочу сказать, насколько я понимаю, передние скамьи обеих партий в парламенте более или менее одинаковы. Единственный путь изменить общество — это изменить людей, а единственный путь изменить их — это школа.
— Промывать им мозги?
— Называйте это как угодно, — сказал Грэм. — Я лично считаю одной из своих обязанностей пытаться преодолеть предрассудки, которые мои питомцы приносят из своей среды, и внушить им более либеральные взгляды, в том числе и социалистические.
Джон зевнул.
— Прекрасно. Быть может, они проголосуют за меня в тысяча девятьсот девяностом году.
— Это будет означать, что я трудился впустую, — серьезно заметил Грэм, но тут же рассмеялся, делая вид, что это была просто шутка.
Джон только собрался ответить, как дали свет. Они задули свечи и вернулись к телевизору.
В половине первого Грэм и Сара отправились спать, а Джон остался ждать Клэр с матерью. Он задремал в кресле, однако в час ночи его разбудил стук входной двери и сквозняк. Он поднялся и, пошатываясь, побрел их встречать. Клэр стояла, не снимая пальто, и вся прямо-таки лучилась.
— Жаль, что ты не поехал с нами, — сказала она. — Это было прекрасно.
Джон не сдержал зевка.
— А вы что тут делали?
— Смотрели телевизор. О политике спорили…
— Это в сочельник-то… Он пожал плечами.
— Я пошел наверх.
— Я сейчас. Твоя мама только приготовит попить чего-нибудь горячего.
Джон поднялся по лестнице и прошел в детскую. Дети спали — Том на спине, с лицом безмятежным, как у статуи на надгробии крестоносца. Анна сбросила с себя простыню и одеяло и лежала вся перекрученная, точно горгулья, какими украшают водосточные трубы, — рот раскрыт, рука свесилась вниз. Он укрыл ее, затем взял с их кроватей большие шерстяные носки для рождественских подарков. У себя в комнате он принялся набивать носок Тома — сунул мандарин туда, где пальцы; книжечку, шоколадку и орехи уложил в ступню, а в пятку — красное яблоко. Вошла Клэр и набила носок Анны, потом они на цыпочках вернулись в детскую и положили разбухшие носки в изножье кроватей.
Они шепотом пожелали спокойной ночи Алисе, быстро приняли ванну, чтобы согреться, прошли к себе и закрыли дверь. Лежа в темноте, Джон рассказал об их диспуте с Грэмом. Клэр хихикнула.
— Вот он, твой социалист, — прошептала она, когда они поцеловались, желая друг другу спокойной ночи, прохладные губы ее долго не отрывались от его губ… Затем Клэр, вздохнув, уснула, а Джон еще долго лежал без сна, вызывая в воображении образ Паулы Джеррард.
За ночь землю сковал мороз, и рождественским утром, открыв глаза, они увидели, что за окном спальни все белым-бело. В детской стоял радостный визг — там разбирали подарки, а из кухни доносился аромат кофе и жареной грудинки. Джон и Клэр спустились вниз в халатах и шлепанцах.
После завтрака Алиса и Клэр повели детей к утренней службе в деревенскую церковь. Грэм с Сарой вернулись в спальню досыпать, Джон побрился, оделся и решил прогуляться. Он надел пальто, прихватил отцовскую трость из терновника и пошел по деревенской улице.
Ребенком он знал здесь два прогулочных маршрута: «вокруг верхом» и «вокруг низом». Нижняя
