— Все гораздо сложнее, — сказал он.
— А именно? — Она стала спиной к камину, глядя на Джона сверху вниз.
— Вопрос в деньгах, — сказал он. — Но это вас не должно интересовать.
— Меня интересует все, что вас касается, — сказала Паула, — но я не хочу лезть в вашу личную жизнь.
— Лезть-то, собственно, не во что. Все дело в том, что, если я стану членом рарламента, мои доходы сократятся и нам придется изменить образ жизни. А Клэр этого не хочет. Она считает, что игра не стоит свеч.
— Как странно, — тихо произнесла Паула, не поднимая глаз от стакана. — Другая бы на ее месте гордилась вами.
Она произнесла это с необычной для нее застенчивостью, и весь ее облик — резко очерченное, смуглое лицо и тоненькую стройную фигурку — словно затянуло дымкой несказанной, нежности. Джон поставил на столик стакан, поднялся и шагнул к ней. Взяв ее за плечи, он спросил:
— А вы гордились бы мной?
Она продолжала смотреть в свой стакан. Затем подняла глаза на Джона; во взгляде ее были страсть и одновременно боязнь.
— Да, — сказала она. — Я бы вами гордилась.
Он взял ее за плечи, прижал к себе, поцеловал, а она осталась неподвижно покорной — лишь едва коснулась его губами.
— Паула, — выдохнул Джон, и наступило молчание: он просто не знал, что сказать.
— Забавно, правда? — еле слышно прошептала она. — Мы ведь и видимся-то второй раз в жизни.
— Я бы зацеловал вас в первый же раз, — сказал он.
— Я тоже. — Она состроила насмешливую гримасу. — Но вы бы подумали, что я ужасно легкомысленна.
Он снова поцеловал ее.
— А вы, что бы вы обо мне подумали?
— О, то же самое. — Она засмеялась. — В любом случае я уверена, что я у вас — одна из многих.
— Из каких многих?
Она покраснела и улыбнулась:
— Ну… женщин.
— Ничего подобного.
Она недоверчиво взглянула на него.
— Только не говорите, что не целовались ни с кем, кроме своей жены!
— Ну, конечно, я…
— Я так и думала.
— Но я и не… — Он запнулся, подыскивая другое слово вместо «сластолюбец». — Нельзя сказать, чтобы я был слишком ветрен.
— Но и не слишком верен, насколько я слышала.
— Что же вы такое могли слышать?
— Насчет Дженнифер Крили.
— Что?! — Он насупился. — У меня был роман с Дженнифер Крили?
— А разве нет? У кого только с ней не было романа.
— У меня не было.
— О, извините. — Она чмокнула его.
— Мне безразлично, что думают другие, — сказал Джон, — но небезразлично, что думаете вы, и я вовсе не желаю, чтобы меня принимали за молодящегося Казанову…
Она не дала ему договорить, закрыв рот поцелуем.
— Ни в коем случае, — сказала она. — И мне безразлично, что подумают люди, за исключением, пожалуй… — Она замялась.
— Кого?
— Ну, вашей жены.
— Ей незачем знать, — поспешил сказать он. — И потом, наш брак весьма неудачен.
Она смотрела отсутствующим взглядом.
— Нельзя, чтобы я встала между вами и Клэр, — произнесла она. — Я не хочу разбивать вашу семью.
— Нет, — отвечал Джон. — Вы не можете разбить то, что уже разлетелось вдребезги.
Они сели рядом на диван, рука в руке, и заговорили пылко, торопливо — так бывает, когда люди вдруг обнаружили близость взглядов. От неловкой позы у Джона затекла рука, потом нога, и ему хотелось сесть поудобнее, но он боялся переменить позу, чтобы Паула не подумала, будто он хочет отодвинуться от нее. Но потом он все же поднялся и пошел в ванную комнату.
Там он с удовольствием оглядел сияющую чистотой ванну и экзотические шампуни, кремы и лосьоны, расставленные на фоне цветного кафеля. Все было совсем непохоже на то, к чему он привык у себя дома, где ванна была вечно в грязных разводах, на полочке валялись тюбики с выжатой зубной пастой, а сама полочка была вечно залита микстурой от кашля. На обратном пути он прошел мимо спальни Паулы и заметил, что широкая кровать разобрана, но вместо смятых простыней и одеял он увидел лишь вмятинки на краю, где она спала. Судя по этим вмятинкам, спала она одна.
— Вы сегодня куда-нибудь собираетесь? — спросил он ее, возвращаясь в гостиную.
Она помедлила.
— Нет.
— Может быть, поужинаем вместе?
— А разве вам не нужно домой?
— Я позвоню Клэр и скажу, что мне надо съездить в Хакни.
— Только не считайте себя обязанным мне.
— Нет, — сказал Джон. Он подошел к телефону и набрал номер. Трубку снял Том. — Позови, пожалуйста, маму, — попросил Джон.
— А она наверху, моет Анне голову.
— Значит, Анне лучше?
— Да. Завтра собирается в школу.
— Тогда передай маме, чтобы не ждала меня к ужину.
— Ладно.
— Передай ей, что мне нужно заехать в Хакни.
— Ладно.
— Передай, пусть не ждет меня.
— О'кей, папа, я все передам.
Джон положил трубку и почувствовал угрызения совести, потому что обычно он сам мыл дочери голову, но тут же отогнал эти мысли и с улыбкой повернулся к Пауле.
— Куда вы предпочли бы поехать? — спросил он.
Она назвала русский ресторан в Сохо, и они отправились на ее «ланчии». Они ели блины с икрой, пили водку, потом — шашлык с рисом и салатом, который запивали вином. Затем последовало мороженое с черной смородиной, кофе и счет — чудовищный, однако Джон едва ли осознал сумму, выписывая чек; он был пьян — не столько от водки и вина, сколько от красоты и очарования Паулы Джеррард. Впрочем, он и пил-то меньше обычного из опасения, что пьяный может оказаться не на высоте, когда они вернутся на Пэрвз-Мьюз. Он почти не сомневался, что она предложит ему вторую, нетронутую половину своей разобранной постели — в конце-то концов, она ведь не девчонка, только что вышедшая из школьного возраста вроде Джилли Масколл. Весь их разговор за столом как бы исподволь подводил к тому, что они станут любовниками.
На ее «ланчии» они вернулись в Кенсингтон, и, когда добрались до конца Глостер-роуд, она
