юнайтед».
Электрическая железная дорога, которую Джон купил ему на рождество, лежала без дела, как и другие игрушки. Теперь Том не хотел знать ничего, кроме футбола: вот уже с полгода это накатило на него, как заразная болезнь, нормальный мальчик стал «фанатиком». Он мог без устали пересказывать отцу банальные подробности из жизни игроков «Арсенала», и, как Джон ни стремился разделить увлечение сына, его не волновало, кто забил мяч в ворота — юноши в красных футболках или такие же юноши, но в синих. Вот и сейчас отец и сын, питавшие друг к другу горячую привязанность, не могли найти общий язык. Том сидел над своим альбомом, а Джон отправился читать вечернюю газету.
— В половине девятого — в постель, договорились? — прокричал он с середины лестницы.
— Да, папа, — отвечал Том тоном, в котором звучало: «Отстань ты».
— Тише. Я больна, — послышалось из комнаты Анны.
Все еще испытывая легкое головокружение от джина, которым напоила его Паула, Джон пошел в спальню переодеться. Он вернулся в гостиную и уселся было с вечерней газетой, как до него долетел приглушенный крик — это Клэр звала его ужинать. Он поднялся и пошел вниз, на кухню. Клэр ела суп.
— Все остыло, — бросила она агрессивно.
— Хочешь вина? — кротко спросил он.
— Мне на надо, — ответила она. — А ты, кажется, выпил больше чем достаточно.
Он принялся за свой суп.
— Значит, выпивал с Паулой Джеррард, так я понимаю? Где же она живет? — спросила Клэр.
— В бывших конюшнях, недалеко от Виктория-роуд.
— Надеюсь, это не войдет у тебя в привычку?
— Ты же не позволяешь мне пригласить ее.
— Это она тебя должна приглашать.
— Так не принято. Я, собственно, подумал, что мы могли бы пригласить ее как-нибудь к ужину.
— Что? Ее одну?
— Ну, почему же? Можем пригласить еще кого-нибудь.
— Ну, и кого же мы еще позовем, кроме нее?
— Да мало ли… Масколлов…
— Мэри ее на дух не принимает.
— Они же не виделись со школьных лет.
— Держу пари, она ничуть не изменилась.
— Не понимаю, почему ты так предубеждена против нее.
— У нас ничего общего.
— Это почему?
— Не люблю богачей.
— Масколлы тоже богатые люди.
— Сравнил!
— Она ведь не виновата в том, что богата.
— Понятно, но все равно богатство развращает… Джону только этого и надо было.
— Рад, что ты так считаешь, потому что мы почти на мели.
— Ты всегда это твердишь.
— У нас на две тысячи превышен кредит в банке, а мне еще надо платить налоги за прошлый год.
— Все превышают кредиты.
— У других под обеспечение есть имущество, а у нас всего-то активов — этот дом, коттедж да мои гонорары. А если я стану королевским адвокатом и потом еще буду баллотироваться в парламент, наши доходы сократятся…
Клэр презрительно фыркнула:
— Ну и что от меня требуется? Идти работать?
— Какая уж работа, у нас дети. Но, возможно, нам придется продать коттедж.
— Ни за что! — вскинулась Клэр.
— Если меня изберут, я все равно вынужден буду работать по выходным в избирательном округе. И потом, продав коттедж, мы не только освободимся от выплат под вторую закладную, но и получим приличную сумму, чтобы покрыть наш дефицит в банке, выплатить часть ссуды за этот дом, ну и купить что-нибудь, скажем новую машину.
Клэр встала, подошла к раковине и с грохотом поставила туда суповую миску. Затем в полном молчании подала ему чистую тарелку и вывалила из глубокой сковородки разогревавшиеся там консервированные пельмени.
— Что ты на это скажешь? — спросил Джон.
— Хочешь, положи себе зеленого горошка. Джон встал, пошел к плите.
— Конечно, грустно, — сказал он, — ведь мы немало вложили в этот коттедж, но я действительно не вижу другого выхода…
— А где мы будем проводить каникулы, отпуск? — спросила Клэр. — В Хакни-Марш? — Она не выговорила это, а прошипела.
— Нет, зачем же? Но ведь есть же Бьюзи.
— Ты прекрасно знаешь, что больше недели я там не выдерживаю. Возвращаемся к тому, с чего начинали десять лет назад.
— В отпуск можно поехать за границу… снять дом в Тоскане или в Дордоне.
— Это ты сейчас так говоришь, а дойдет до дела, скажешь, что мы не можем позволить себе такой роскоши. Всегда так. — Ее нежное лицо, такое прелестное, когда она была спокойна и улыбалась, сейчас перекосилось от злобы.
— А что я должен говорить, — спросил Джон, — если неоткуда взять денег?
— Ой, говори что хочешь. — Она скосила глаза на повисшую прядь волос, словно решая, надо мыть голову или нет.
— Если бы ты хоть на чем-то экономила…
— Ах, так это я во всем виновата? Это я расточительница? Это мои туалеты от Сен-Лорана и уик- энды в Сен-Морисе разорили нас… — Она перестала рассматривать свои волосы и перевела на Джона презрительный взгляд. — И конечно же, я уйму денег трачу на прислугу, верно? Я держу повара, и няню, и экономку…
— Да разве я об этом…
— А о чем же тогда? Где она — моя расточительность?
— А оставлять два дома, когда мы и один-то едва можем себе позволить…
— Мы могли бы позволить себе два дома, если бы ты не расхаживал по ресторанам и не тратился на клуб. Во что тебе обходится членство в «Гаррике»[37]? Сто пятьдесят фунтов в год? А ты туда даже дороги не знаешь.
— Я достаточно зарабатываю, чтобы позволить себе эту небольшую роскошь…
— Ах, ты называешь это небольшой роскошью, только-то? Так, может, поменяемся местами? Ты будешь целыми днями торчать в четырех стенах с больным ребенком и общаться разве что с секретарем этой чертовой ассоциации, который нудит про заповедные зоны, а я стану являться к тебе под хмельком после свиданий с каким-нибудь молодым человеком в его особнячке и учить тебя, как экономить на хозяйстве, потому что, видите ли, мне хочется быть королевским адвокатом и членом парламента, чтобы все знали, какая я замечательная…
Джон побледнел:
— Ты считаешь, что я хочу, чтобы все знали, какой я замечательный?
Клэр ответила, чуть, впрочем, помедлив:
— Да. Именно так я и думаю. Всю жизнь ты занят собственной персоной. Ты упиваешься собой, и, как закоренелому пьянице, тебе нужна все большая и большая доза. Вперед и выше — вот твой девиз. И всегда так было. Меня ты ни в грош не ставишь. Да и детей тоже. Мы нужны тебе для украшения жизни — гарантированная супружеская ласка, еда и дружеское участие, — а сам продолжаешь свое героическое
