звук удара летящего в дверь предмета и ее приглушенный ответ:
— Какой ты еще ребенок, Фелю!
Что-то уже более тяжелое шмякнулось о дверь, заставив ее задрожать.
— И хуже всего то, что ты все еще солист!
Глава 9
Из окна своей комнаты, выходящего на раскаленный плоский парадный плац, я наблюдал за приготовлениями к концерту в честь королевы-матери. Сорок гвардейцев верхом на белоснежных, с шелковистыми хвостами и вздымающимися боками лошадях участвовали в церемонии смены караула. Гости прибывали, верхушки дамских зонтиков от солнца образовали непрерывное море мерцающих на солнце многоугольников.
У меня не было никакого желания погружаться в этот океан декораций, как вдруг мой взгляд уперся в два серебристых автомобиля с открытым верхом, которые въезжали на плац. Я упаковал виолончель и выскочил на улицу. Едва я приблизился к автомобилям метров на пять-шесть, водитель угрожающе посмотрел на меня. Я огляделся, увидел служанку с моего этажа и подошел к ней.
— Я думал, будет небольшой прием?
— Да нет, большой — с их королевскими величествами. Они вернулись чуть раньше.
Этим и объяснялись шумная суета вокруг большого ограждения парадного плаца, дюжина знаменосцев из парадной гвардии и солдаты с винтовками, выстроившиеся у ворот дворца.
Я не ожидал увидеть короля с королевой до октября. Обычно они перебирались из одной резиденции в другую со сменой времен года, избегая Мадрид в пике летнего зноя. Не так давно они побывали на взморье, в Сан-Себастьяне, неподалеку от французской границы. Но королеве Эне понадобилось встретиться с личными докторами в Мадриде.
— Говорят, она хочет ребенка, — сказала служанка.
— Но ведь Беатрис всего три месяца.
— И она девочка. А им нужен мальчик, — пояснила она и тут же отошла, тем самым демонстрируя безопасную дистанцию между собой и моим невежеством.
Автомобили стояли под прямым углом друг к другу. За ними, у стены дворца, болтали трое мужчин с сигарами в руках, а рядом с ними высокий худой парнишка в мешковатых штанах, из-под которых выглядывали белые носки, был увлечен игрой типа «палочка и мячик», у него явно возникали трудности с поимкой мяча на палочку, хотя мужчины активно его подбадривали: «Хорошо, хорошо! Почти поймал! Не повезло. Давай еще!»
Вдруг один из мужчин произнес, обратившись к парню: «Притворись, будто ты женщина». Мне это показалось вульгарным, но все четверо загоготали. Высокий парень согнулся пополам от смеха, прижав к животу руку, затем этой же рукой отбросил назад волосы. Мое внимание привлекло его лицо — большие темные глаза, подчеркнутые веками оливкового цвета, над ними высился лоб, весь изрезанный морщинами.
Проходя мимо странного юноши к главным дверям дворца, я чувствовал на себе давление дюжины чужих глаз: мужчин, куривших сигары, шоферов, гвардейцев в форме трех разных видов. Стражи, стоявшие у дверей, резко ударили длинными секирами о землю. Я вздрогнул от этого двойного стука и быстро проскочил внутрь к главной лестнице, надеясь, что охрана не заметила моего испуга.
У меня была причина быть нервозным в тот день. Исабель отказалась заниматься со мной после нашего последнего «урока». Репетируя свою часть в одиночестве, я уговаривал себя, что все закончится хорошо. Я ведь не выступал еще на официальных концертах и еще не научился бояться их. Там, в Барселоне, моей аудиторией был дон Хосе. Во время выступления просто представлю себе, что я на Рамблас.
Я знал, на концерте мы выступаем вторыми. Первой — королева-мать, они с графом исполнят небольшой дуэт. Было договорено, что граф представит их выступление как экспромт: опустив смычок к земле, он будет просить ее сыграть, будто не он занимался с ней неделями напролет. Так было нужно, за элегантной дипломатией в отношении монаршей особы он маскировал свою вину за разлад отношений между мной и его упрямой дочерью.
Выступление королевы-матери получилось удачным. Аплодисменты трех дюжин ее приближенных подняли ей настроение, и я понадеялся, что наш неслаженный дуэт вряд ли его ей испортит.
Граф стоял между мной и Исабель, когда нас представляли гостям, сидевшим в похожих на подкову роскошных креслах. Я пытался поймать взгляд Исабель, но она решительно отворачивалась от меня.
С самого начала Исабель принялась демонстративно солировать, мне ничего не оставалось, как делать то же самое, в результате наши ритмы и акценты просто не совпадали. Затем она решила совсем задавить меня, стала играть и быстрее, и громче. Композиция давала ей эту возможность, так как Шуман отдал в ней предпочтение партии пианиста. Исабель так раскачивала головой и с такой силой вдавливала в пол ноги, что казалось, вот-вот упадет с банкетки. Я слышал шумное дыхание одной из женщин, находившихся за нами. А где-то рядом низкий мужской голос произнес: «Очень хорошо, очень современно».
Я играл неистово, настолько, насколько это было возможно в тени злой настойчивости Исабель, чтобы хоть как-то смягчить ее агрессию. Я поднес смычок ближе к кобылке виолончели, извлекая из струн глубокое рычание. При каждом ударе смычка я наклонялся вперед, помогая себе всем своим весом. В самый напряженный момент пьесы я не слышал Исабель совсем. На долю секунды я подумал, что она прекратила играть, но, когда поднял глаза, увидел движение ее плеч. Продолжая извлекать смычком громовые звуки, я покосился направо и увидел королеву-мать. Она слегка наклонила голову, взгляд ее суженных глаз выражал сомнение на грани раздражения.
Рядом с ней я с удивлением увидел того самого высокого парнишку. На нем была обычная одежда, но его тонкие икры утопали в сапогах для верховой езды, которые выглядели не к месту в музыкальном салоне.
Его челюсть отвисла, а глаза с веками оливкового цвета были закрыты. Он выглядел не просто старше, он выглядел пожилым. Наш суверен. Он мог быть скучным молодым человеком, а
И хотя я пропустил короткую руладу шестнадцатых нот и мы оба совсем перестали совпадать, я продолжал смотреть в ту сторону. Рядом с королем сидела женщина с овальным свежим лицом и темно- русыми волосами, уложенными на макушке; ее бесцветный взгляд показался мне каким-то отстраненным, как отражение облака в воде. До этого момента я никогда не видел королеву, но слышал, что она всегда смотрит так, точно созерцает пустоту. Я провел достаточно часов за нотами, чтобы знать: с виду никчемное часто заключает в себе гораздо больше того, что выглядит содержательным.
В то время как наша музыка гремела чудовищной какофонией, мне показалось, что я вижу удивленное движение тонких губ молодой королевы. Вскоре оно исчезло, и ее лицо по-прежнему выглядело кротким и строгим. Я все еще пытался понять, вообразил я себе эту улыбку или она действительно мелькнула, когда подошел к финалу низвергающимся с высоты порывом нот и впился смычком в самую низкую струну.
В тот момент раздался выстрел. Комната взревела криками и пришла в движение. Король бросился на колени королевы-матери — то ли для того, чтобы защитить ее, то ли чтобы самому спрятаться. Исабель пошатнулась, соскользнула с табуретки и упала на пол. Рывком открылась дверь, и два стражника вбежали в комнату.
Королева продолжала сидеть прямо, будто ее удерживали веревочки куклы-марионетки. Палец руки в белой перчатке указывал — все повернули головы, чтобы проследить траекторию ее жеста — он указывал на
Волна облегчения пронеслась по салону, послышались разговоры и беспечный смех. Ко мне подошел
