любую ночь могут снова наведаться к отцу Базилио. Но я уже далеко: у меня своя жизнь, у меня моя музыка и люди, которым я нужен и которые меня ценят.
Перед входом в отель развевалось с полдюжины национальных флагов. В полированном паркете отражался свет канделябров. Наш квартет расположился в передней части Сала Реаль — вытянутого в длину зала с белыми стенами, украшенными витиеватой лепниной. Я присел в кресло возле огромного квадратного зеркала, занимавшего почти всю стену, и начал разглядывать гостей.
Пока изысканно одетые дамы и мужчины в смокингах заполняли зал, мы исполняли простые мелодии Гайдна. Постепенно набралось около двух сотен человек. Во время первого перерыва гостиничный бой подал мне на подносе бокал с прозрачной жидкостью, которую я, не задумываясь, проглотил. Это оказался джин. Я еще переводил дух от крепкого напитка с ароматом можжевельника, когда мужской голос шепнул мне в ухо: «Если понадобится, можете послать за мной этого парня».
Я быстро оглянулся, но заметил лишь удалявшийся от меня силуэт. Зато я услышал, как к нему обратился другой мужчина, нечаянно его задевший: «Извините, дон Перес». Значит, ко мне подходил сам министр. Парнишка, подавший мне джин, стоял у зеркала и изучал жемчужного цвета пуговицы на своих белых перчатках.
Вскоре объявили о прибытии короля, и мы заиграли национальный гимн. Последовали речи и тосты: за Париж и французского архитектора, за Испанию, за короля. Я выпил еще один коктейль и немедленно об этом пожалел: отражавшиеся в зеркалах сверкающие канделябры заплясали у меня перед глазами. Я попытался сосредоточиться и отыскать в толпе голубое платье. Это было нелегко — весь зал был залит бирюзовым светом. Но вот гости зааплодировали заключительной речи, и я наконец увидел бледно-голубые оборки, каскадом опускавшиеся к полу, а над ними — обнаженную узкую спину в глубоком вырезе платья. Мне казалось, что стоит мне дотронуться до зеркала, и мои пальцы прикоснутся к этой спине. Я потряс головой, прогоняя наваждение, и поманил пальцем боя.
— Послание министру? — шепнул он.
— Нет, — крикнул я так громко, что он чуть не подпрыгнул. — Еще джину!
Гостей еще прибыло, стало тесно, так что в зале без конца звучали извинения. Обтянутые декоративной тканью кресла пустовали. Никто не желал сидеть.
Скрипач тронул меня за рукав, пробуждая меня от грез. Мы заиграли вальс, и центр зала стал похож на водоворот. Танцевал король, но не с герцогиней, а с пожилой дамой в платье с пышными рукавами, которые развевались, как крылья. Герцогиня стояла в стороне и беседовала о чем-то с несколькими молодыми и красиво одетыми дамами. В зале не было ни одного черного одеяния. Здесь становилось все жарче. Лица танцующих блестели испариной.
Бросив очередной взгляд в зеркало, я обнаружил, что бледно-голубое пятно исчезло. Мелькнул край платья герцогини, удалявшейся в соседний зал. Королева уверяла меня, что герцогиня ни за что не пропустит танцы, но она ушла. Я не знал, что мне делать. Тревожить министра, пожалуй, не имело смысла — король по-прежнему находился в зале.
Знаком я велел музыкантам продолжать играть, отставил виолончель в сторону и быстро соскочил со сцены. Бой вопросительно посмотрел на меня, но я отрицательно помотал головой. Промчался через холл, повернул за угол — и снова увидел мелькнувший подол платья. Я прибавил шагу, сделал очередной поворот, и тут услышал стук закрывшейся двери. Я стоял возле нее, тяжело дыша. Затем, решившись, нажал на золоченую ручку двери. Она распахнулась, и я отшатнулся от шума женских голосов и облаков пудры.
— Какой ужас! — закричала дородная женщина. — Здесь мужчина!
В глубине пахнущего духами убежища раздался женский смех.
С пылающим лицом я побежал прочь. Миновав мужской туалет, по красному ковру устремился к выходу и оказался на улице, с наслаждением вдыхая холодный ночной воздух. Я решил, что у меня есть в запасе немного времени: герцогиня наверняка пробудет в дамской комнате еще несколько минут. Я ждал, когда из головы выветрится джин, а в ушах умолкнет гул. Подняв глаза к бархатному небу, усыпанному звездами, я на краткий миг ощутил покой. Затем перевел взгляд на «Риц», из окон которого лился свет люстр и канделябров. Стекла немного запотели, и световые пятна слегка расплывались. Внезапно мне почудилось, что там, за окнами, горят факелы, много-много факелов… Я сделал глубокий вдох.
Где они сейчас, мои земляки, мои старые школьные товарищи из Кампо-Секо, мои соседи? Я не забыл, как мальчишками мы собирались в пересохшем русле ручья. Теперь и я, и они стали почти вдвое старше. И у них совсем другие забавы. В последний раз им удалось избежать наказания, но это значит лишь одно: они станут вести себя еще более дерзко. Что они натворят в ближайшее время? Они катятся вниз, и чем дальше, тем быстрее.
Кто-то потянул меня за рукав. Это был бой:
— Скрипач просил передать, что они вас ждут.
— Хорошо, я сейчас.
Однако я не сделал ни шагу, не в силах тронуться с места. В голове проплывали воображаемые картины, но такие ясные, как будто я видел их наяву. Вот они миновали ремонтную мастерскую, вот подошли к водоразборной колонке. Возможно, кто-то из компании захотел пить и наполнил водой кожаный мешок. Они добрались до соседнего квартала, прошли мимо закрытого газетного киоска и кафе. Может, в этот миг из окна выглянула жена одного из них и крикнула: «Эй, что не заходите? У меня есть суп, могу угостить…»
— Скрипач… — Бой настойчиво теребил мой рукав. — Он очень просил…
Иду, иду.
В зале смолкли звуки очередного вальса и раздались аплодисменты. Гости хлопали королю и его партнерше — довольно пожилой даме, которая благодарно прижимала руку к груди и тяжело дышала после танца. Король рассеянно улыбался тонкогубой самодовольной улыбкой, обшаривая взглядом зал. Вернулась герцогиня и встала у стены. Лицо ее, обрамленное рыжеватыми локонами, больше не сияло.
Скрипач смотрел на меня, вопросительно подняв брови. Моя отлучка нарушила заранее составленную программу, и он не знал, какое произведение играть следующим. Мужчины отирали пот со лба, женщины обмахивались веерами. Король поклонился гостям и с самым безразличным видом наискосок пошел через зал. С другого его конца в ту же сторону двинулась герцогиня.
У меня после выпитого все еще кружилась голова. Я стоял как истукан, не зная, на что решиться. Опьянение скоро пройдет, понимал я, но что мне делать с этой своей вечной нерешительностью? Я отговаривал Персиваля участвовать в нападении на священника. Презирал Альберто за то, что он отодвинул музыку на второй план, позволив другим людям использовать ее как инструмент для осуществления своих зловещих планов. Я внутренне соглашался с лозунгами группы Лисео и принял сапфир королевы, веря, что это символ чистоты и преданности. Но что в итоге? Где она, чистота? В изысканных мелодиях Баха, да, конечно. Но и только?
Собственно, что такого недруги могут сделать герцогине? Да ничего — она леди. А что бы они сделали священнику? Поставили бы ему синяк под вторым глазом, так сказать, для симметрии. Ну и припугнули бы, что отправят обратно в Италию.
Джин все шумел в голове, мне стало жарко. Я вспомнил, как Куим затаптывал горящий факел. Мне живо представилось, как он подносит факел, снова ярко пылающий, к покрывалу алтаря. И чей-то голос подзадоривает его: «Давай, не тяни, поджигай!»
«Но тут же рядом школа», — предостерегает другой голос.
«Там сейчас пусто, — возражает первый. — Да и вообще, чему хорошему мы там научились? Катехизису?» «Что такое либерализм?» — «Тяжкий грех». — «Какие либеральные газеты разрешается читать?» — «Только „Биржевые новости“».
И вся компания дружно рассмеялась. Я и сам хотел улыбнуться, но тут словно воочию увидел, как по лестнице спускается отец Базилио в белой ночной сорочке. «Я узнал тебя», — с дрожью в голосе говорит он Персивалю. А тот отвечает: «Ну и что?»
В зеркале сбоку от моего стула я видел, как уходят король Альфонсо и дама в голубом. Герцогиня с ее притворной скромностью была восхитительна. Да, она вовсю пользовалась данными ей природой преимуществами. Соблазняла короля своей красотой. Но разве не то же самое делают мужчины, только другими средствами? Епископ, выпрашивающий у монарха аудиенцию, или землевладелец, приглашающий
