— Ты здесь… Мара… где моя дочь… Ты… здесь, сын… Заботься о ней… Помни… о семье… Ты здесь… Я здесь… Помни…
Больше его не интересовало ничего, что происходило за стенами и частоколом, этой маленькой тюрьмы. Вера покидала его, как и всех остальных, но тем не менее оставалась. Бог видит все. Время придет, и все понесут наказание за все, что совершили. Кем бы они ни были. Время придет, и час настанет.
Эфраим смотрел, как они трое заключенных, и обреченных, сидят, сгорбившись в этом тусклом утреннем свете темницы. А ведь эти три жалких и тощих старика, грязные, униженные, были когда-то большими людьми. Сегодняшний вид и облик их потряс его до глубины души, и разжег в нем весь его пламень гнева. Он был полон благочестивым состраданием, и в тоже время, ярости, и сердце его чуть не разрывалось.
Он сжал губы с твердым решением погасить всякую мысль о подобном. Он был не в силах помочь ни отцу, ни остальным каторжникам, высохшим, с неизбежным железным кольцом цепи вокруг щиколотки, с выжженными «Е» на лбу, с патлатыми, торчащими бородами, такими нелепыми при наполовину обритых головах. Теперь в мире правил Рим, со своими законами и правилами. И не стоило играть с ним. Они сильны, их легионы неисчислимы, и нет никого, кто мог бросить им вызов. Бог уже не в стране Израиля: теперь Бог в Италии.
Возвращаясь обратно под, все тем же слякотным, серым дождем, Эфраим не чувствовал ни этого дождя, ни глины, налипшей на обувь. Он вспоминал только взгляды старцев, когда те, истощенные, сломленные, с трудом двигая кадыками и давясь, выборматывали свои убогие жалобы, и мольбы. Его стремительное воображение рисовало ему, на какую высоту были некогда вознесены эти люди, облаченные в белые одежды, торжественно возвещавшие из Каменного зала храма законы Израиля. Какой бесконечный, горький путь прошли эти некогда великие люди Сиона, передававшие потомству факел учения, ныне же отупевшие и разбитые, ставшие какими-то сгустками небытия. Слезы вновь набежали ему на глаза, но он не вытирал их, и они заструились по его слегка отекшим щекам. «Прости, отец. Наше время еще не пришло. Бог теперь в Италии».
Глава четвертая. Идущий в тени
Была ясная расцветающая весна, но довольно холодная. С верхних гор дул легкий свежий ветер. И вот день подходил к своему логическому концу, уступаю место прохладному вечером, готовясь отойти в сторону перед непроглядной тьмой ночи. Было немного странно, но Нахум совсем не волновался, и не испытывал дрожи в коленях, идя на сегодняшнюю встречу. А стоило бы. Одно слово этого человека, и его отправят на каторжные работы, где он сгниет, или же сразу распятие на крест. Клавдий Фракиец — начальник Восточного отдела и политики Рима в Иудее, вызывает его на сегодняшнюю встречу, явно не для того, чтобы Нахум растер ему руки и ноги. Он, наверняка, прекрасно осведомлен, кто негласно, в последнее время, возглавляет антиримскую партию «Освободители Израиля», волнующую умы несчастных иудеев по всей стране, и призывающую к открытому восстанию и свержению римской власти.
Нахум не раз беспощадно выступал, призывая иудеев к освобождению: «Одно присутствие необрезанных уже оскверняет нашу страну», говорил он, обвиняю Рим в угнетении. «Их войска дерзко попирают плиты храмов, их трубы врываются отвратительным ревом в священную музыку. Вы избраны служить Богу, Ягве, и вы не можете поклониться этому цезарю, свиноеду», с пылкостью фанатика убеждал он хмурых, озлобленных слушателей, все больше поддерживающих его. «Неужели вы еще дадите чужеземцам отнять у вас и благословение, предназначенное вам самим Богом, чтобы они устраивали бои гладиаторов и травили вас дикими зверями? Не склоняйтесь перед ними в раболепии. Не заражайтесь трусостью «Подлинно правоверных». Не покоряйтесь жажде наживы «Неизменно справедливых», которые лижут руку поработителей, потому что те охраняют их денежный мешок. Времена исполнились. Царствие божие близко. В нем бедняк стоит столько же, сколько и пузатый богач. Мессия родился, и он только ждет, чтобы вы зашевелились, и тогда он объявится, освобождаю свой народ, карая врагов наших. Требуйте свободы. Не сдавайтесь, и боритесь за освобождение. Убивайте трусов из Великого совета в Иерусалиме! Убивайте римлян!»
В Галилее население очень многослойное, смешанное, и есть много сочувствующих неевреев, которых влечет к себе незримый бог Ягве. Они пытаются понять его, понять иудеев, их религию. Правда, они не торопятся давать право на свободу и независимость. Мы видели от них поддержку на словах, и не более. Они будут увещать о том, что понимают все беды и страдания, но, увы, помочь не в силах, и надо смирится с участью своей. И приналечь, конечно же. Все должны помогать Риму строить новый мир и порядок. Деньгами или работой. Препятствие — это грех.
Так они и успокаивали народные массы и толпы своими жалкими обещаниями о светлом будущем — терпите, и все будет. А если эти разговоры и обещания не действовали на кого-то, то приходилось задействовать силу, жестокую и беспощадную — римское правосудие, «равное и справедливое для всех». Правда, для иудеев делалось негласное исключение — любой был виновен, если он недостаточно богат, чтобы откупиться, или влиятелен, чтобы его не трогали. Для остальных были каторжные работы — римская стройка требовала рабочих рук и сил. Ну как, здесь не помочь, в строительстве-то для своей собственной страны. И жизни не жалко. Рим строил — иудей умирал.
И все больше становилось недовольных, которых римский кулак усмирял. Терпение не было вечным, даже у Бога. Оставалось только объединить всех под одно единственное знамя Освобождения. И Нахум выступил вперед, взяв на себя инициативу, не боясь, на тот момент, последствие. Он знал, за что сражался, и верил в свою правоту, и правоту всех иудеев, которым не была безразлична судьба своей страны, своего родного дома. И вот, теперь им заинтересовались сильные мира сего. Сам Рим обратил на него свой взор, рассматривая внимательно бдительным оком, и оценивая опасность, которую он, Нахум, мог принести. Нахум прекрасно понимал, почему иудейское правительство, и Иерусалим, всячески старались избежать войны с Римом, да и любых столкновении и разногласий с ним.
Бросив вызов римским властям, Нахум попадал под молот, нависший над ним, готовый нанести удар, стоило лишь шевельнутся не в ту сторону. С другой стороны, если бы его хотели убрать с горизонта проблем, то сделали бы это в любой момент, без лишних сегодняшних разговоров. Значит, определенная заинтересованность в нем у них есть, или…
А пока они заинтересованы в живом Нахуме, выгодно от этого будет всем иудеям, которым не безразлична судьба страны, в том числе и ему самому. Пока он жив, жива и цель, и вера в нее. Вопрос здесь будет лишь в цене. Рим не хочет открытой войны. Надо им показать возможность понимания и Востока и Запада. На равноправных началах, а не под присмотром их Римской власти, раскинувшейся на полмира.
