— Уже восемнадцать, он храбрый воин и умелый военачальник.
— Ну-ну, — покровительственно произнесла она и поплыла дальше.
Провожая ее взглядом, Русс почувствовал, как вспотела у него спина, а перед глазами еще долго стояли ее лучистые глаза и ласковая улыбка. Видно, лицо у него в это время было довольно глупым, потому что Чех дружески хлопнул его ладонью по спине и проговорил со смехом:
— Вернись на землю, братишка!
Время перевалило за полночь, а пир продолжался. Некоторые уснули на ложах, другие нырнули под столы, иным стало совсем плохо, и они опорожнили свои желудки на пол, рабы тотчас убрали за ними. Русс устал, все ему надоело. Он попросил Чеха:
— Пойдем в казарму, я спать хочу.
— Нельзя раньше хозяина покидать пир. Нас остановят на выходе и насильно вернут, а потом Аврелий может при случае наказать за неуважение.
— Он что, самодур?
— Нет. Просто это римская традиция. Она и здесь соблюдается.
В это время к ним подбежал один из гостей, прокричал:
— Братья, вы что сидите? Там Леха бьют!
Первым на крыльцо выскочил Русс. Увидел, как в неверном свете уличных ламп сгрудилась небольшая кучка людей, взмахивали руки, глухо бухали кулаки. Он кинулся в гущу, схватил первого попавшегося за плечо, развернул к себе и ткнул кулаком в скулу. Тот коротко хрюкнул и полетел на землю. Тотчас повернулся к другому и, не давая опомниться, головой ударил в лицо. В то же время мощный удар в затылок свалил его под ноги дерущимся, но он, вгорячах не чувствуя боли, вскочил и бросился на близстоящего. Мельком видел, как Чех раздавал удары налево и направо, как вскочил ранее поверженный Лех и тоже ввязался в драку…
Братья победили. Четверо дравшихся, среди которых Русс признал купца Галерия, его двух сыновей и зятя, кто на карачках, кто на пузе отползли в сторону, поднялись на ноги, стояли, покачиваясь. Купец, худой, высокий, с длинным горбатым носом, вытирая с лица кровь, проговорил озлобленно:
— Погодите, встретится нам ваш Лех, мы ему все нутро отобьем! Будет знать, как к чужим женам приставать!
— Отбили одни такие! Им морды набок своротили! — тотчас ответил Лех. Правой рукой он держался за грудь, с носа капала кровь. Русс вынул платок, стал заботливо вытирать.
— Вам тоже несдобровать, — не унимался Галерий. — Не научите уму-разуму братца, с краю света достанем!
— Идите, идите, а то еще наложим, — посоветовал Чех.
Наконец разошлись.
— Чего на сей раз натворил? — обратился он к Леху, когда купец со своими ушел во дворец.
— Да ничего особенного. Вышел подышать свежим воздухом, а она сама ко мне подвалила, — оправдывался Лех.
— Кто — она?
— Да сноха этого Галерия. Я виноват, что ей понравился?
— Ну и?..
— Что — и? Поцеловались пару раз, только и всего…
— Тебе что, девок незамужних не хватает? Зачем к чужим женам лезть?
— Они сами ко мне лезут. Я ей за столом пару раз подмигнул, только и всего-то…
— Но ведь это не в первый раз! Скандал за скандалом. Попомни: как-нибудь тебя мужья встретят в темном углу и забьют до смерти!
— Авось не сумеют! — уже весело отшучивался Лех. Был он человеком легкого характера, ничто, казалось, не могло его пронять.
Кроме пиров и торжественных приемов, Аврелий часто приглашал центурионов то на обед, то на ужин, а иногда просто посидеть за столом. Да и они, которым надоела казарменная пища, охотно откликались на эти приглашения. Русс с большим нетерпением ждал, когда вновь окажется во дворце. Нет, он не рассчитывал на взаимную любовь или на какое-то ответное чувство Луциллы; он знал о крепкой семье начальника гарнизона, о ее верности мужу; просто ему хотелось вновь увидеть Луциллу, насладиться ее присутствием — и только.
И такой случай скоро представился. Аврелий пришел на учения, которые проходили на учебном поле, понаблюдал, как ловко бросали воины копья в деревянные круги, остался доволен и позвал с собой центурионов и десятских.
— Охотники принесли мне кабана, — сообщил как бы между прочим. — А уж под кабанчика мы что-то сообразим!
Вино оказалось самого высшего качества, привезенное из Северной Африки, от правителя Намибии, настоящее виноградное. После первых же бокалов за столом стало весело, беседы велись свободно и непринужденно. Рядом с Аврелием сидела Луцилла. Она тоже была в настроении, на правах хозяйки и единственной женщины угощала мужчин сочными кусками мяса, дарила ослепительные улыбки, которые, однако, ни у кого не вызывали никаких надежд.
Русс сидел в самом дальнем от хозяев конце стола, ел и пил, боясь выдать себя, потому что чувствовал, что едва взглянет на нее, то уже не сумеет оторваться, а будет смотреть и смотреть в ее прекрасное лицо, будто испивая какой-то сладостный напиток…
Когда возвращались в казарму, Русс, желая похвалить Луциллу, сказал:
— Вот такую семью я мечтаю создать. Дружную, надежную, на зависть другим!
Братья некоторое время молчали, а потом Лех произнес, кривя тонкие губы:
— Нашел с кого пример брать! Да весь город знает, что Аврелий имеет любовницу, купил ей домик на окраине и проводит с ней ночи напролет. А ты — «дружная, надежная семья». На людях — да, они вместе, что называется, водой не разольешь, а так…
И Лех махнул рукой.
Неожиданно слова брата болезненно задели Русса. Он вскипел:
— Ты сам по бабам гуляешь и думаешь, другие то же самое делают!
— Зато ты у нас амурчик наивный, дальше своего носа не видишь!
— Но-но, — строго прикрикнул на них Чех. — Тоже мне, разошлись, петухи. Главное, было бы из-за чего! Охолонитесь малость.
Странным образом подействовали эти слова на Русса. Он стал думать о том, что если Аврелий изменяет Луцилле, то значит, она просто притворяется на людях и не любит мужа. А раз она его не любит, может, даже ненавидит, то сердце ее свободно, значит, у него, Русса, появляются какие-то возможности на взаимное чувство. Влюбленный надеется даже тогда, когда нет никакой надежды. Так получилось и с Руссом. И чем чаще он об этом думал, тем большая уверенность появлялась у него в том, что Луцилла к нему неравнодушна. Иначе как объяснить, что на пиру она остановилась возле него и поинтересовалась, кто он такой, а потом так ласково, почти любовно посмотрела на него… Может, и потом она дарила ему нежные взгляды, только он по своей наивности и неопытности не заметил, потому что боялся поднять на нее взгляд. Нет, в следующий раз он будет вести себя совсем по-иному!
Когда через неделю Аврелий пригласил центурионов повечерять с ним, Русс уселся недалеко от Луциллы и стал изредка кидать на нее влюбленные взгляды. Ему это нетрудно было сделать, потому что он действительно любил и восхищался ею. Она сначала сделала вид, что ничего не замечает, а потом вдруг строго и даже сердито посмотрела на него, и ему сделалось крайне неловко. Он тотчас заскучал, напустил на себя мрачный вид и остатки вечера провел в молчании, выключившись из общего разговора и веселья.
Потом он некоторое время не ходил во дворец, втайне надеясь, что она заметит его отсутствие и позовет, но ничего этого не произошло. Но его страшно тянуло хоть краешком глаза взглянуть на нее. Наконец он не вытерпел и снова стал посещать застолья, вел себя спокойно, лишь изредка позволял себе глядеть на нее с восторгом и восхищением.
Однажды вечером, когда некуда было пойти, Русс решил заглянуть к гостеприимным хозяевам. В этом не было ничего особенного, центурионы и другие близкие семье Аврелия люди позволяли себе навещать их
