в любое время и бывали хорошо приняты. Он вошел в прихожую и остановился перед серебряным зеркалом, висевшим на стене, чтобы привести себя в порядок. И в этот момент услышал сверху громкий разговор, который вели между собой Аврелий и Луцилла. Разговор быстро перешел на крик, дверь одной из комнат настежь распахнулась, из нее выскочила Луцилла и по лестнице скатилась вниз. Лицо ее было все в слезах, волосы растрепаны. Она увидела Русса и кинулась к нему в объятия, прижалась всем телом, рыдая:
— Помоги мне, Русс! Я знаю, что ты любишь меня! А я не знаю, что делать! Он не любит меня! У него другая женщина! Он даже не понимает, как я люблю его! Помоги, помоги мне, Русс! Он так рассвирепел, что убьет меня! Защити и спаси меня, Русс!
Русс был ошарашен происшедшим. Он сначала нежно обнимал трепещущее тело Луциллы, а потом стал целовать ее шею, плечи, бормоча какие-то успокоительные слова. Он верил и не верил в то, что происходило, ему казалось, что это он видит во сне, что скоро проснется и все исчезнет. Но нет, вот она, Луцилла, рядом с ним, он по-прежнему держит ее в руках, ощущает ее тонкий аромат, чувствует на своей щеке влагу ее слез…
Внезапно она высвободилась из его рук, долго глядела ему в лицо большими, полными слез глазами, глядела с надеждой и верой, будто ища опору для себя, потом произнесла, медленно, страдальчески:
— Ты хороший, Русс. Ты очень хороший. Как бы я хотела быть всегда рядом с тобой, Русс…
А потом стала медленно отдаляться, уходя в сумеречную темень помещения, где скрылась за дверью одной из комнат, словно растворилась.
Ночь прошла в полусне. Русс вроде бы спал, но было как наяву. Он постоянно видел ее расплывчатый, в светлом озарении образ, а в душе звучала нежная, сладостная музыка…
А на другой день он ходил в каком-то дурмане, думал и думал только о ней.
Это было необыкновенное, мучительное блаженство. Он обо всем забыл — и о своих воинах, и воинских учениях, которые должен был проводить, и о мелких и крупных делах по устройству центурии… Все мысли были сосредоточены только на том, что скоро наступит вечер, и он пойдет и увидит ее. Как все будет развиваться дальше, его не интересовало, и он об этом даже не помышлял; главное — ему надо было увидеть ее.
Вечером следующего дня у Аврелия собрались центурионы и кое-кто из близких друзей. Больше ели, чем пили, и много разговаривали. О чем шли беседы, Русс даже не понимал. Он следил за Луциллой. Она сидела рядом с мужем, была весела, беззаботна, часто смеялась, иногда шутила, да так удачно, что все смеялись, отмечая ее острый ум и тонкую наблюдательность.
Но она на него ни разу не взглянула! Ему не надо было ее особого внимания, он понимал, что в присутствии мужа это было бы глупостью с ее стороны. Но хотя бы один разок посмотрела в его сторону, тарелочку еды предложила из своих рук, да разве мало каких знаков внимания могла оказать ему. Но — ничего! Будто его и не было за этим столом.
Когда вернулся в свою комнату в казарме, то сразу, не раздеваясь, кинулся в кровать. Ему было душно, и он разорвал на груди тунику. Он был готов рвать и метать, он не знал, куда девать свою страсть, свои силы. Он чувствовал, что теряет рассудок и готов на все. Ему уже мерещилось, как он подкрадывается ко дворцу, влезает на второй этаж, открывает окно и проникает в ее спальню, где его встречают жаркие губы и трепетные объятия… Или подкупает одного из слуг, он вызывает Луциллу на ночное свидание… Или подкарауливает Аврелия и убивает его. Она ненавидит его за измены, стало быть, в ее глазах он будет избавителем от тирана, она полюбит и выйдет замуж…
Может, совершил бы Русс какую-нибудь глупость, а возможно, и перегорел и успокоился, но тут к Аврелию приплыл с той стороны Дуная гонец от вождя иллирийского племени квадов с известием, что на них с севера напало большое германское племя вандалов, разгромило пограничные земли, идет в глубь их территорий, и он просит защитить их.
Аврелий созвал военный совет. На него пришли центурионы: Аттикус, Каприан, Тибул — сын Аврелия, Чех, Лех и Русс. Вкратце передав сообщение гонца, он сказал:
— У меня мало сил, чтобы оказать помощь немедля. Поэтому я предложил племени перебраться через Дунай под нашу защиту. Думаю, скоро придет нам подмога, потому что Рим никогда не прощал, когда забижали его союзников. Что вы скажете на этот счет, центурионы?
Что можно было сказать? В городе находилось шесть центурий по 100 воинов в каждой: три центурии римские, три — славянские. А вандалы наверняка выдвинут несколько тысяч бойцов. Выходить против них в чистое поле — полное безумие. Это понимал каждый из присутствующих.
После некоторого молчания заговорил Чех, старший из братьев, невысокий, плотного сложения, с вдумчивым, серьезным взглядом:
— Решение тобой принято верное, Аврелий. Ни в коем случае нельзя распылять силы, а надо собрать их в городе и обороняться до последней возможности.
— Известие в Рим ты уже послал, отец? — встрял в разговор нетерпеливый Тибул. Ему было всего девятнадцать лет, но благодаря поддержке отца и своим воинским способностям он достиг высокого звания центуриона. Он был горяч, вспыльчив, но храбр в бою, за что в войсках его уважали.
— Разумеется. Я не только императору Пробу сообщил, но дал знать в Медиолан, где стоит легион под командованием консула Марка.
— За сколько он может дойти до нас? — продолжал наседать Тибул.
— Самое быстрое — за две недели. Это в том случае, если Марк не станет ждать приказа из Рима и сам примет решение прийти к нам на помощь.
— Значит, нам предстоит продержаться две недели, — раздумчиво проговорил Чех. — Дня три- четыре можно смело вычесть из них на то время, когда вандалы будут переправляться на нашу сторону…
— Десять продержимся, — уверенно произнес Тибул. — К тому же горожане помогут.
— Да, я уже приказал со склада выдать народному ополчению оружие и снаряжение, — сказал Аврелий. — У нас там припасено примерно на двести человек.
— Кое у кого дома оно имеется, — добавил Чех. — Защитить свой очаг от варваров, думаю, выйдут все мужчины.
— Привлечем воинов из племени квадов, — Аврелий встал и прошелся по комнате. — Вам, центурионам, кроме всего прочего, следует в своем секторе поднять все взрослое население, да и детей тоже. Пусть носят к стенам воду для кипятка, побольше дров, смолу. Проверьте состояние котлов. А в первую очередь испытайте в деле метательные машины, отладьте их, чтобы в бою они действовали безотказно.
С совещания Чех прошел на свидание с Флавией, дочерью Аврелия. Они встречались более года и были помолвлены, дело шло к свадьбе. Аврелий иногда говорил:
— Ты, дочь, безалаберна и порой неразумна. Поэтому крепко держись за Чеха. Он выдержан, терпелив. Он для тебя спасение и опора в жизни. Вовремя поправит и наставит. Так что лучшего мужа не найти.
— Мне бы хотелось вернуться в Рим, войти в высший свет. А он всего-навсего центурион, да к тому же еще — варвар…
— Сейчас в армии наступило самое время для варваров, — убеждал ее Аврелий. — Италики служить не хотят, вся надежда на наемников-варваров, они быстро делают карьеру, многие возглавляют легионы и участвуют в возведении на трон императоров. А Чех умен, и у него все впереди.
— Ах, если бы это было так! Но ты ему поможешь по службе?
— Не сомневайся. Сделаю все, что в моих силах.
Флавию он встретил возле дворца. Тонкая, грациозная, с томным взглядом, она долго изучающе смотрела в лицо Чеха, проговорила, растягивая слова:
— И каким подарком ты меня на этот раз удивишь?
— Не до подарков сегодня, — ответил он и сунул ей небольшой букетик полевых цветов. — Зашевелились германцы, ждем нападения со дня на день. Тебе бы поостеречься. Нельзя выходить за
