А Я ЛЮБЛЮ КАШУ. ТАНЯ.
ОРГАНИЗУЕТСЯ КРУЖОК ВОЛЬНОЙ БОРЬБЫ В ДК ПО СРЕДАМ, В 19.00. КРАСНОЩЕКОВ В.И.
МОЛНИЯ. НАЧАЛЬНИКУ ГИДРОМОНТАЖА АЛЕХИНУ. ПО ВАШЕЙ ВИНЕ СРЫВАЮТСЯ РАБОТЫ ПО УСТАНОВКЕ АРМАТУРЫ И ЗАКЛАДНЫХ КОНСТРУКЦИЙ НА ВЫХОДНОМ ОТВЕРСТИИ АВАРИЙНО- РЕМОНТНОГО ВОДОСБРОСА!!! 21 СЕНТЯБРЯ (Осталась с прошлой осени. — Л.Х.).
МОЛНИЯ. ЕЩЕ ОДИН РЕКОРД!!! ЗА ВЧЕРАШНИЕ СУТКИ В КОТЛОВАНЕ УЛОЖЕНО 2500 КУБОМЕТРОВ БЕТОНА! 30 ЯНВАРЯ. (Эта «молния» уже ближе к нашим дням — Л.Х.)
МОЛНИЯ. НАЧАЛЬНИКИ ГИДРОСПЕЦСТРОЯ И КРАНОВОГО УЧАСТКА, ГДЕ ВАШИ ГЛАЗА? СРОЧНО РАЗБЕРИТЕСЬ НА СЕКЦИИ 37!!! НЕ ПРОЕХАТЬ, НЕ ПРОЙТИ!
ЖУЙ.
МЫ ЗДЕСЬ ХОДИЛИ. В.И.К.К.С.
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ХРУСТОВ!!!
МОЛНИЯ. СЕГОДНЯ В 12 ЧАСОВ ДНЯ В ВИРЕ МИТИНГ. СВОБОДНЫЕ ОТ РАБОТЫ, СОБРАТЬСЯ ВОЗЛЕ УПРАВЛЕНИЯ!
Расскажу подробнее про Туровского. Обещаю быть объективным. Был он скуласт, черноволос, с плоским низко посаженным носом, одевался в куртки и брюки с «молниями», всегда при галстуке, на ногах чаще всего не сапоги, а диковинные высокие ботинки с красной шнуровкой. В последнее время он редко бывал веселым — работа давила, и он мрачнел до черноты в лице, как цыган.
С недавней поры начальник оперативного штаба стройки, он мерз сутками в дощатом прокуренном домике с выцветшим флажком, под гигантским коленом крана, проносящего по небу трубы и арматуру. Рядом монтировали еще один кран чудовищной силы и высоты — КБГС-1000. Над штабом щелкали челюсти и локти механизмов, по дребезжащим двум окнам проносились острые тени. Валерий сидел за телефонами, которые то работали, то отказывали, над графиками, над сводным дневником стройки — сюда сходились все ниточки…
Конечно, было и куда выше начальство — Васильев, Титов, партком. Но здесь, в котловане (в Управлении Основных Сооружений — УОС) не будут же они каждый день и час выслушивать просьбы и давать указания, как из какой критической ситуации выйти, кого кем заменить и т. д. Обстановка менялась мгновенно, и «маленький серый кардинал», как прозвали Туровского, или как прозвал его в сердцах Хрустов — «серый карданный вал», с работой справлялся отменно, надо отдать ему должное.
Он действительно бывал, если упрется, непробиваем. Но не всегда справедлив. Гримасою притянув губы к кончику носа, словно собираясь чихнуть, он раздраженно выслушивал просьбы и обиды бригадиров, прорабов и комсоргов… но у него имелись свои любимцы, приятели, с которыми он строил Светоград, действующую знаменитую ГЭС на Енисее (в их числе шофер Толик Ворогов, который не поддержал на собрании Климова, мгновенно сообразив, что Валерий будет недоволен). Впрочем, бригаду Климова до драки он, конечно, выделял — еще бы, сам потрудился там почти год.
Начинал Валерий шофером, приехав в Сибирь с далекой Камы. Ходил летом на танцы в черных перчатках и черном свитере, спал — было такое — в цветах, на клумбе под окном своей любимой девушки. Не получилось с ней ничего… росла теперь в чужой семье его дочь Настя… Валерий женится чуть позже, на красавице Марине… окончит строительный институт… но всему свое время. А пока он счастлив до безумия — он начальник штаба стройки. Его бес толкает и далее вверх, словно со дна ботинок ему жгут кожу ног стельки из горчичников. Его всегда любили руководители — наверное, за печальную мудрую улыбку. Как пес или студент, все понимат!.. — хохотал, обнимая его в Светограде, сам знаменитый Брыкин, начальник тамошнего строительства, семипудовый, гневливый, по кличке Пол-Петра, с белой кисточкой, торчащей из бородавки слева возле рта. А здесь, на новой ГЭС, его полюбил Васильев.
Конечно же, полюбил. Иначе разве стал бы рассказывать ему о своей жене, по которой тоскует, о дочери.
— Папа, купи мне шобаку, — просила дочь Света, когда Альберт Алексеевич прилетал в Москву…
— Потом, — с улыбкой гладил ее по золотистй головке отец.
— Вше говорят «потом», а ты купи мне шобаку.
— Спи, — умоляюще просил Васильев. — Утром поговорим.
— Вше говорят «шпи, утром поговорим», а ты купи мне шобаку.
— Дочка, мне сегодня некогда.
— Вше говорят «мне шегодня некогда», а ты купи мне шобаку.
— Красавица, помолчишь ты или нет?!
— Вше говорят «крашавица, помолчишь ты или нет», а ты купи мне шобаку…
Туровский, помнится, спросил у Васильева:
— Купили?
Васильев развел руками: мол, что делать, пришлось… И спросил: не собирается ли Валерий жениться? И спрашивал про родителей, посочувствовал, узнав, что Валерий похоронил отца. И конечно, его любое слово было теперь для Валерия закон.
На следующий день после возвращения Васильева из Москвы Туровский в семь утра уже был в котловане — как мы знаем, повесил приказ насчет Климова и побежал к гидрологам. Они перевезли бурильную установку за плотину, на лед, и Валерий показал, где бурить.
Заскрипело, заныло сверло, уходя в многоцветную толщу спекшегося перед каменной преградой льда. На ледяном ветру Туровский простоял картинно часа два (хотя мог и не торчать здесь), курил, надрывно кашляя и пригибаясь — в позвоночнике отзывается, не дай Бог, простудился.
Когда над белыми горбами гор уже просветлело небо и на берегах погасили часть прожекторов, освещающих котлован, и прибыла на автобусах новая смена, и укатила в Виру ночная, гидрологи досверлили четвертую скважину — и результаты оказались совершенно непонятными.
Почти до самого дна перед девятым и десятым донными отверстиями плотины был лед! Слоеный, желтый, зелено-черный, кусками, но лед! Словно перед плотиной опрокинулась ледовая гора. Рабочий- бурильщик испуганно посмотрел в лицо Туровскому. Тот с максимально веселой гримасой буркнул:
— Ну-у, раз так, все в порядке!
Нельзя допустить, чтобы паника усилилась, чтобы добавились слухи. Валерий хлопнул рабочего по плечу:
— Бурим дальше! Перед восьмой и седьмой дыркой… — И подмигнул. — Я через полчаса подъеду. Никому ничего, понял? Нас ждут медали, понял?
Рабочий недоверчиво кивнул, улыбнулся и включил буровую установку, старый аппарат на треноге. Валерий изобразил чуть ли не лезгинку — прошелся, бросив руки в одну сторону, и побежал к штабу. Нужно срочно доложить Альберту Алексеевичу.
В штабе сидел, свалившийся как снег на голову, тот самый журналист из Москвы, Владик Успенский, легкомысленно сияющий, в жарком полушубке, с тремя или четырьмя аппаратами на ремешках и тяжеленной черной сумкой с объективами на боку. Владик курил сигарету и очень громко рассказывал о
