От мужского лица (сборник)

Одновременно Игорь делает шаг вперёд, мягко перехватывает руку, забирает из неё звонящий телефон и с силой бросает в сторону забора.

— Ты что?!

— Не надо отвечать!

Какая сволочь всё-таки придумала определитель? И телефоны эти, и вообще всю эту галиматью! Должен ты быть с кем-то — будь с ним. И определять ничего не надо — всё определено. Слюнтяи!

— Ты не можешь ничего изменить и никому помочь. Это конец, дорогой. Твоё слово уже ничего не изменит, и после твоего слова уже ничего не будет.

Имя на определителе отдаляется, буквы тают… Боль, тупая боль. До тошноты…

— Почему ты не дал мне ответить?! — Звук голоса переваливается через комок в горле и срывается на хрип.

— На мой и звони куда хочешь! — Реакция моментальная. — У меня хороший аппарат — на приёме стабилен, батареек дня на два тебе хватит. А чтобы определиться, у тебя есть время, пока мы бежим до сарая, плюс пара минут после того, как мы туда войдём. Извини, Андрюха, но объяснять некогда. Будь здоров, желаю тебе удачи. Ну, охламоны, все всё знают, быстро побежали, никому не отставать!

Чужой телефон, как громадный мёртвый африканский жук с вывернутыми внутренностями, вызывает бешеное отвращение — и летит вслед за первым. Игорь с детьми быстро бегут, согнувшись, к чернеющей глыбе несуразного строения посередине двора.

Куда они идут? Он что, хочет в этом сарае землетрясение переждать, что ли?…

Я уже не вижу их, когда следующий толчок прерывает мои мысли и превращает в сжавшееся от ужаса животное. Страшно было то, что всколыхнулась не земля — ноги как влитые держались на ней, — воздушная волна, мощная и тяжёлая, вздохом невидимого призрака опрокинула меня на землю. Как если бы кто-то сильно качнул большую ванну, в которой вы плаваете. Я упал как скошенный. Одновременно раздался грохот. Мои глаза — глаза сжавшейся до размера песчинки человеческой твари, вмятой в землю, — всего лишь одним вздохом Творца впитывали в себя безумно-феерическую картину всего происходящего: срывающиеся с деревенских домов кровли; растерянно разметавшие свои ветви и гибнущие десятками деревья; обломки, ошмётки неизвестно чего, как взвесь парящие в пространстве, уплотнившемся настолько, что, кажется, нет в нём уже места ничему, кроме дьявольской оргии стихий и смерти. Хорошо, что мы не в лесу, а то сейчас бы уже дало бревном по голове…

Вскочив на ноги и сильно согнувшись, я прорываюсь сквозь муть в сторону, где должен быть сарай. Его нет. Вторая волна бросает меня на несколько метров, на груду обломков досок и шифера. Какой-то странный гул вокруг, как будто чуждое вещество пытается проникнуть в тело. Света уже нет, нет ничего, кроме жалкого, бессильного желания сохраниться, избегнуть… Я втискиваюсь в какую-то щель между досками и вижу впереди на уровне земли полоску света, которая становится всё уже, уже, уже…

— Сто-о-о-ой!!! — Мой голос — это не звук, это открывание рта и первородное, инстинктивное желание избежать той неимоверной силы, которая, как мне кажется, вот-вот накроет сзади удушливой и неизбежной волной. Гул вещества становится всё ниже и заполняет меня изнутри. Я задыхаюсь.

— Сто-о-ой!!! — Я не слышу своего голоса, но мне кажется, что полоска колеблется.

— Сюда! Быстрее! Ты нас всех угробишь, чёрт тебя побери!

Я протискиваюсь вперёд, режу руки об осколки шифера и чувствую, как с очередным вздохом земли на спину наваливается тяжесть. Красные круги ужаса застилают глаза, тело трясёт, как в лихорадке. Вдруг полоска света резко расширяется. Я чувствую рывок за ворот куртки — и падаю. Вспоминаю о бутылке водки в кармане и теряю сознание. Это конец, конец…

«Что будут стоить тысячи слов, когда важна будет крепость руки…»[7]

Капсула

Передёргивает красным — отойду,

Без печали и без тени

Постою на берегу.

Вопреки посулам неба,

Вопреки,

Я корабль рисую мелом

На песчаном дне реки…

Тест на крепость нервов:

Если вас сбросят с очень высокой скалы, вы будете считать секунды, пока летите, или умрёте от ужаса раньше удара о землю?

Что бы вы ни думали, весь ужас в том, что вы наверняка будете считать!

— Очнись. Да очнись же ты наконец! — Это Игорь. Его голос плохо различим на фоне переполняющих пространство вибрации и гула. Запах гари. — Ну?… Понимаешь меня? Слышишь, что я говорю?! Не двигайся никуда, сиди здесь и держись за ручки — сильно трясёт, а мне ещё с маленькими надо разобраться. Ну?! Очнулся?

— Да. — Гул проникает в тело.

— Что?

— Да! — Гул разрастается внутри до непомерных размеров, на миг захватывает сознание и откатывается.

— Всё, сиди здесь и приходи в себя быстрее — ты мне будешь нужен. Пока не скажу, никуда не двигайся. Всё понял? — Я понимаю только, что Игорь кричит.

— Да. — Гул опять вырастает.

Я открываю глаза — тусклый красноватый свет. Откатывается… Я сижу в кресле, похожем на стоматологическое. Через грудь, крест-накрест, ремни — я пристёгнут. Вырастает… Руки машинально пробегают по телу — всё нормально, боли нигде нет. Вспоминаю про водку — на месте. Откатывается… Начинаю привыкать. Как далёкий лай собак в бурную ночь, слышу какие-то звуки. Приглядываюсь. В слабом свете различаю фигуры. Закрываю глаза. Вырастает… Нет — так хуже, — открываю обратно. В теле странная текучесть, и волнами прокатывается гул. Да, гул. Как ни на что не похожая вибрация…

— Ну, как ты? — Игорь уже стоит сбоку и, наклонившись, кричит мне на ухо.

— Где мы?

— Неважно. Ты в состоянии действовать разумно?

— Гул…

— Привыкай — это ненадолго, дня на три. Терпи!

Я чувствую, как расслабляются ремни на груди, тело слегка обмякает. Мысль о том, что мне снится сон, потихоньку начинает доминировать. Я снова закрываю глаза… Вырастает… Я чувствую, как какая-то сила вырывает меня из кресла. Я открываю глаза — передо мной лицо Игоря. Он держит меня за ворот куртки и кричит.

— Очнись! Не засыпай! Чёрт бы тебя подрал, ты мне нужен нормальный! Быстрее приходи в себя, я не управлюсь один. Должен быть ещё один взрослый. Должен был быть…